Читать книгу "Письмо Россетти - Кристи Филипс"

Клер слушала и ничего не записывала, пока Эндрю Кент давал общую картину расстановки сил в те времена, – эта “территория” была достаточно хорошо ею исследована. В шестнадцатом столетии Венецианская республика пребывала в упадке. Однако, несмотря на это, к началу семнадцатого века Венеция была, пожалуй, единственным уголком независимости в Италии, поскольку все остальные ее территории находились под контролем Испании, и доминанта эта была возможна благодаря военной мощи Испании, ее богатству и контролю над папским престолом. В 1606 году, когда папа Павел V отлучил от церкви дожа и венецианский сенат и подчинил все территории республики прямому контролю Римской церкви и двух своих ставленников, Венеция вошла в прямой конфликт с Римом, а следовательно – и с Испанией.

– К тысяча шестьсот восемнадцатому году недоверие, существовавшее между Венецией и Испанией, достигло своего пика, – продолжал меж тем Эндрю Кент. – Хотя между этими двумя странами были подписаны договоры, в реальности, если верить записям венецианского посла в Мадриде, “отношения свелись к откровенной вражде и войне”. В своем докладе дожу посол писал о “яростных схватках и вызывающих беспокойство инцидентах”, что имели место между Испанией и Венецией. Но достаточно ли было оснований для Испанского заговора? Существуют ли какие-либо доказательства тому? Ответить на эти вопросы нам помогут известные события тысяча шестьсот восемнадцатого года. Доподлинно известно, что венецианский сенат писал своим послам: “Оскорбительные действия испанцев продолжаются… они пускаются на невиданные прежде уловки и выходки”. Известно также, что посол Испании маркиз Бедмар был вызван во Дворец дожей, где получил официальную ноту протеста. Известно также, что герцог Оссуна, наместник Неаполя, активно строил в это время флотилию военных кораблей. Мы знаем, что в письме, написанном венецианской куртизанкой Алессандрой Россетти, содержались обвинения в адрес группы наемников, готовивших переворот в Венеции. Мы знаем, что трое мужчин – двое испанцев и один француз – были задушены в тюрьме, а тела их выставлены для устрашения на площади Сан-Марко. Но связаны ли эти события, и если да, то каким образом, с так называемым Испанским заговором?

С так называемым Испанским заговором? Клер удивилась. К чему это он клонит?

– О событиях этих рассказывалось немало историй, но точных свидетельств, указывающих на то, что они действительно имели место, нет. А потому верить им можно не больше, чем сказкам, которые рассказывают детям на ночь. – Для пущего эффекта Эндрю Кент выдержал паузу. – Мои исследования со всей убедительностью показывают: то, что на протяжении почти четырех столетий считалось Испанским заговором, на самом деле являлось заговором Венецианским.

– Что? – воскликнула Клер так громко, что люди, сидевшие в соседних рядах, дружно обернулись взглянуть на нее.

– Я считаю, что Испанский заговор был изобретением Совета десяти, – невозмутимо продолжал англичанин, – группы людей, у которых на то время была лучшая в Европе и самая разветвленная шпионская сеть. А также все доступные подручные средства, к примеру наемные убийцы, и все это – с целью защитить суверенитет республики.

По залу прошелся возбужденный шепоток.

– Эти загадочные стражи государственной безопасности, Совет десяти, а также их подкомитет, которого страшились все граждане, под названием “Тре Капи”, или “Три головы”, обычно они назначались из глав Совета, пользовались такой репутацией, что появилась пугающая поговорка: “Десятеро отправят тебя в камеру пыток, троица – в могилу”. Вдохновителем и руководителем Венецианского заговора стал сенатор Джироламо Сильвио, в тысяча шестьсот восемнадцатом именно он возглавлял “Тройку” и был настоящим мастером шпионских дел, не менее знаменитым, чем в свое время Уолсингем в Англии. В число его информаторов входили люди самого низкого сословия, были и представители высших эшелонов венецианского общества. Он использовал этих информаторов вместе с группой особо доверенных бойцов, можно даже сказать, головорезов, для ведения необъявленной, “теневой” войны с врагами республики. Особую враждебность он испытывал к герцогу Оссуне, но больше всего на свете волновала его собственная политическая карьера. Она служила мощным мотивационным фактором. В своем исследовании, касающемся письма Россетти, мне пришлось затронуть еще один вопрос. На протяжении четырехсот лет загадочная Алессандра Россетти считалась своего рода героиней, чье письмо в Большой совет помогло раскрыть заговор и спасти Венецию от жестокого насилия и разграбления. Но если Испанский заговор был выдумкой Совета десяти, следовательно, и письмо Россетти – тоже. В действительности Алессандра Россетти, конечно, никакой героиней не была, она действовала по наущению “Тройки”…

– Нет! – вырвалось у Клер.

– Была марионеткой в руках этих людей, чьи ложные обвинения погубили многих по политическим мотивам…

– О боже! – простонала Клер.

– Однако время мое подошло к концу. Спасибо за то, что пришли и выслушали меня. Надеюсь увидеть всех вас на моей второй лекции, в субботу утром, и я подробней расскажу обо всех этих волнующих событиях.

Клер была настолько потрясена, что даже не слышала аплодисментов. Поднялась и в сопровождении Гвен вышла из зала. Довольно долго обе они в полном молчании шли по улице.

– Что-то не так? – спросила Гвен.

Это уж определенно, что не так. На самом деле все обстояло хуже, чем вообще могла предположить Клер.

Спорить с известным на весь мир историком в любом случае глупо. И поскольку Эндрю Кент полностью отрицал судьбоносное значение письма Россетти, она может сдаться прямо сейчас.

– Только что обнаружила, что напрасно потратила целых два года жизни. И собираюсь вышвырнуть диссертацию в мусорное ведро и начать все сначала.

– Почему?

– Если Эндрю Кент опубликует книгу, где будет доказано, что Испанский заговор – это выдумка и ложь, никто не станет принимать мою работу всерьез. Меня просто высмеют, вот и все.

– Но ведь это нечестно!

– Кто сказал, что жизнь устроена честно? Вся суть в том, что он в этой области авторитет, а я – никто, ноль. Слышала, что говорили о нем во вступительном слове? Он дважды получал премию Прескотта. Но самое страшное заключается в том, что я точно знаю: он не прав. Абсолютно не прав!

– Если вы правы, а он – нет, вам должно быть наплевать на все его дурацкие награды и звания! То есть, я хочу сказать, если вы правы, кто-то еще должен узнать, что вы правы, верно?

– Возможно. Не знаю. – Что ж, по крайней мере, у нее под рукой библиотека, можно проверить, права она или нет. – Послушай, ты не возражаешь, если мы быстренько перекусим, а потом я посижу и поработаю? Надо еще раз свериться со всеми записями, составить план на завтра.

– А как же Джанкарло?

– Джанкарло! – Клер резко остановилась. – Господи, совсем забыла!

Джанкарло – вот прекрасный рецепт от всего, что ей пришлось пережить сегодня, – сначала неудачные поиски в библиотеке, затем эта конференция, Эндрю Кент.