Читать книгу "Смех и грех Ивана Царевича - Дарья Донцова"

Ой, нет, хватит. Завтра подумаю на эту тему.

Я толкнул дверь ванной комнаты, вошел внутрь и увидел, что там никого нет. Приметил лежащую на рукомойнике записку и прочитал восхитительный текст: «УшОл дАмой. Мне за пИрИрОботку не платят. ЗаФтра буду в 9. Валентин».

Скомкав бумажку, я отступил от «мойдодыра», задрал голову и понял, какие чувства испытывают люди, кидающиеся с кулаками на того, кто над ними издевается. Вместо прежнего прекрасного имени «РОЬИГ» теперь на стене было выложено «ЬГОРИ».

Не успел я справиться с раздражением, как телефон еле слышно зажужжал, на экране определился номер Вахрушиной.

— Иван Павлович, извините за беспокойство, — взволнованно произнесла Мария Борисовна. — Никак не могу дозвониться до Нади, постоянно слышу, что абонент недоступен. Вас не затруднит постучать к ней в дверь и попросить соединиться со мной?

На меня напал судорожный кашель. Только сейчас я сообразил: Вахрушина пару часов назад прилетела из Италии и понятия не имеет о смерти лучшей подруги.

— Иван Павлович, вы меня слышите? Ответьте, пожалуйста, — донеслось из трубки.

Я собрал в кулак все свое мужество и сообщил:

— Надежда Васильевна умерла.

Вахрушина вскрикнула, потом прошептала:

— Когда?

— Она скончалась сегодняшней ночью. Не той, что вот‑вот начнется, а прошедшей, — путано объяснил я.

— Господи… — выдохнула собеседница. — Инфаркт? Инсульт? Надя пару раз намекала в письмах, что у нее со здоровьем неладно, но не уточняла, в чем проблема. Когда похороны? Кто ими занимается?

Я прислонился к стене:

— Произошел несчастный случай. Ваша подруга повредила голову, упала на железные прутья решетки камина. Она потеряла равновесие, снимая костюм собаки.

— Кого? — изумилась Вахрушина.

Я смутился и решил проехать мимо опасной темы:

— Скорбные процедуры легли на плечи ее дочери Лидии, ей поможет Юрий Аносов, секретарь Игоря Анатольевича Пятакова. А вы, случайно, не в курсе, где находятся Иосиф и Екатерина? Мы не смогли разыскать их.

— Катя в Питере, учится в театральном вузе, у меня есть ее телефон, — тихо промолвила женщина.

— Он не отвечает, — пояснил я.

— Странно… — пробормотала Мария. — Несчастный случай? Это неправда! Вы недавно служите у Винивитиновых? Надя ничего о вас не упоминала в письмах.

— Я в доме неделю, — уточнил я, — до этого работал в Англии.

— Так зачем вернулись? — подозрительно спросила Вахрушина. — Небось в Великобритании прилично получали.

— Сэр Мэтью скончался, его вдова вновь вышла замуж, супруг привел собственную прислугу, — выдал я свою легенду. — Винивитиновы‑Бельские искали дворецкого, их семья благородного рода, очень приличная, вот и…

— Приезжайте прямо сейчас ко мне, — неожиданно велела Мария Борисовна, — расскажу вам, в какое благородное семейство вы угодили. Они убили мою Надю!

Глава 25

Едва я нажал на кнопку звонка, как дверь распахнулась. На пороге стояла худенькая, загорелая почти до черноты пожилая женщина, которая удивленно спросила:

— Иван Павлович? Думала, вы старше, седой.

— Как Бэрримор из кинофильма «Собака Баскервилей»? — улыбнулся я. — Извините, если разочаровал.

— Нет, наоборот, хорошо, что вы молодой человек, — отрезала Мария Борисовна. — Пойдемте на кухню. У меня беспорядок, пыль повсюду, еще не успела прибрать после приезда. Одна живу, считаю Надю своей сестрой, мы со школы дружим. Она такой человек! Верный, преданный, если кого любит, всю душу за него отдаст. Но судьба у нее тяжелая…

Вахрушина опустилась на табуретку и показала рукой на полукруглый диванчик:

— Садитесь. Я с Надей всегда советовалась, по любому вопросу к ней спешила. Когда в Италию укатила, прямо депрессия началась. Звонить дорого, а компьютером Надюша не владела, по скайпу с ней не побеседуешь. Мы письма писали по старинке — ручкой на бумаге. Да только Надюша‑то любила эпистолярный жанр, я же — хоть и бывшая училка русского языка и литературы, — черкану пару фраз, а рука уже устала. Как она моего приезда ждала! В последней своей записке… Сейчас найду… Вот, слушайте!

Мария Борисовна взяла со стола большую косметичку, вытащила из нее листок и начала читать вслух:

«Машенька! Когда же мы встретимся? Столько всего накопилось, в письме не сказать. Вот уже месяц, как Елизавета Матвеевна придирается ко мне по любому поводу. То я плохо белье постирала, то суп невкусный, то пыль в гостиной. Замечания хозяйка делает с намеком на мой возраст. Вчера утром зашла на кухню и буквально напала на меня: «Почему на плите грязь? Глаза у тебя от старости ослабели, ничего не видишь». А сегодня сказала: «Надежда, ты перестала справляться со своими обязанностями». Во как! Мне очень обидно. Если вспомнить, что я для них сделала, то плакать хочется. Да и девочка очень изменилась. Очень! Маша, я боюсь — вдруг они меня выгонят? Да, обещали до смерти обо мне заботиться, но это же слова. Как жить, если меня турнут? Пенсию я себе хорошую не заслужила, хоть с рассвета до заката пахала, что и понятно: ведь не на государство работала, а на хозяев. Насчитали мне, Машенька, в свое время в собесе жалкие тыщонки, их едва на коммуналку хватит. Сейчас‑то я на всем готовом, при полном холодильнике, Елизавета съеденного мной не считает, могу чай с кофеем все время пить, бутерброды с сыром есть, с их стола питаться. Ну да ты понимаешь, если у плиты стоишь, с голода не умрешь: суп попробуешь, котлету отщипнешь — и сыта. Я деньги не трачу, откладываю, уже скопила кой‑чего. Но что будет, когда запас проем? Смогу ли рассчитывать на внуков? Они в последнее время совсем другие стали, даже девочка. А поговорить мы с тобой не можем. Ох, черно у меня на душе, Маша. Страшно и плохо. Когда же ты наконец приедешь?»

Вахрушина положила листок на стол.

— Я ей написала, что Елизавета никогда не посмеет выставить домработницу из дома. И еще добавила — если Винивитиновой дурь в голову взбредет, надо ей кое о чем напомнить, прямо сказать: «Если ты, хозяйка дорогая, лишишь меня зарплаты, порушу я все твои надежды на сытую богатую жизнь в роли тещи олигарха. Сгрызешь тогда локти, да поздненько будет». Но, честно говоря, не рассчитывала я на то, что Надя моим разумным советом воспользуется. Она Кирилла Алексеевича обожала, перед Лизой вину ощущала. Сложно мне вам эти хитросплетения объяснить. Надюша человек мягкий, стеснительный, боязливый, вечно ею помыкали — старшая дочь, младшая, внуки, Винивитиновы… Надя всем угодить пыталась, а окружающие лишь хамели, ноги об нее вытирали. Жадные они, а Надежда бессребреница, только и думала, как им хорошо сделать. Но, видно, допекли ее. Небось Лизка, княгиня наша самозваная… — Мария Борисовна взглянула на меня: — Да‑да, я разобью сейчас ваши иллюзии. Елизавета к дворянству никакого отношения не имеет. Кирилл Алексеевич сыну жену сам подбирал, искал здоровую, из приличной семьи. Богатую не хотел, тогда у Винивитиновых денежки водились. А когда Кирилл умер, «князья» чуть по миру не пошли. Семен, не в пример отцу, лентяй. Но с фантазией оказался, придумал экскурсии водить, поэтому Винивитиновы на плаву остались. Повторюсь, обеспеченную невестку Кирилл Алексеевич в дом пускать не собирался. Наде он один раз сказал: «Ты же помнишь, была у нас уже девушка с мешком золота, так стала в усадьбе командовать. Чуть что не по ее, бежала отцу жаловаться». — Рассказчица поморщилась. — Елизавета‑то у Семена вторая жена. А первый раз Кирилл отпрыска рано женил, тому только восемнадцать стукнуло. Ума еще не накопилось у парня, не погулял он. В общем, нашел Кирилл Алексеевич ему в невесты дочь обеспеченного человека, за которой жирное приданое давали. Свадьбу закатили на весь мир. А молодая жена быстренько от супруга ушла. Правда, успела ему дочь родить. Ее Людмилой зовут, сейчас она в золоте купается, крутой бизнес ведет. Кирилл Алексеевич из‑за развода расстроился и решил: больше не нужны ему избалованные капризницы. Бедная невестка за счастье посчитает в обеспеченный дом попасть, свекру руки целовать станет, Сене в ноги кланяться. Вот он такую и нарыл. И прав оказался. Первое время Лиза тенью по усадьбе ходила, всем улыбалась, к Надюше на «вы» обращалась, Майю Семену простила. Очень уж ей назад, в убожество родительской квартиры, не хотелось. А с годами пообвыклась, нос задирать стала. Но все равно, пока Кирилл Алексеевич жив был, опасалась характер демонстрировать. Один раз Елизавета при свекре сказала, дескать, мы, представители аристократического рода… Так старик ей по лбу щелкнул при всех домашних, в присутствии Надюши. И гаркнул: «Дворян тут много, но тебя среди них нет. Фамилия тебе по мужу досталась, носи ее тихо. Благородный человек происхождением не кичится, все это удел чернолапотных. И ты мне внука червивого родила, долг не исполнила!» Ну, а когда Кирилла похоронили, тут у Лизы тормоза отказали. Откуда только спесь взялась! Как она разговаривать начала! И смешно, и противно. Надя все удивлялась, потому что фраза «мы, князья Винивитиновы‑Бельские» у хозяйки с языка не сходила. Семен с супругой не спорил, он больше всего хотел, чтобы его в покое оставили. Лизка в усадьбе своих родителей поселила, сестру‑неудачницу…