Читать книгу "Крепость души моей - Андрей Валентинов"

– Именно так! Описание точное, но важны детали. В них-то вся хитрость. А эту картинку мы придумали специально для Индианы Джонса. Если уж прятать, то серьезно. Искать Ковчег могут не только люди… Мы постарались.

– Шеф! Владыка! Расскажите!

Камаил, улыбаясь, смотрел на золотой силуэт:

– Не время. Когда-нибудь, лет через пять… тысяч. Вам нужно знать лишь то, что следы мы замели основательно. Спрятали три фальшивых ковчега, протоптали к каждому тропу. Даже указатели расставили! Само собой, подделки ничем не напоминали настоящий. А еще мы распустили слухи про дюжину тайных хранилищ. Часть наших версий до сих пор весьма популярна.

Помолчал, хрустнул пальцами:

– И все было бы хорошо. Но вы правы, Микки, бритву Оккама изобрел не Оккам. И Вы правы, Восьмой, насчет «функций». Ковчег – величайшее творение Отца. Дерево ситтим и золото – оболочка, корпус. То, что внутри, непредставимо не только местным обитателям, но и нам с вами. Однако Ковчег все-таки изготовили люди, а что сделано один раз, может быть повторено. Если теоретически в городе предполагается Ковчег, мы обязаны его искать…

Леопард резко повернулся:

– Нет, не искать – найти!

21:42

…Бог ехал в пяти машинах…

– Не открою, – глухо, еле слышно ответили за дверью. – Поздно уже. И я вас не знаю.

Те, что пришли, быстро переглянулись. С таким же успехом они могли глядеться в зеркало: одинаковые лица, прически, костюмы. Разница имелась, но в сумраке лестничной площадки гости казались близнецами.

– Вадим Васильевич, – стоявший справа повысил голос. – Просьба открыть – всего лишь дань принятой здесь вежливости. Без двери мы можем обойтись, но ремонтировать стену вам выйдет дороже.

Молчание. Кашель. Скрежет задвижки.

– Хорошо. Открываю…

На старом фотографе была пижама, полосатая, как в санатории. Синее на белом. Рукава коротковаты, нижняя пуговица оторвана. Бросив беглый взгляд на гостей, Вадим Васильевич насмешливо скривил рот.

– Ордер имеется?

Одинаковые вновь переглянулись.

– Вы читали книгу, – сказал тот, что слева. – Для этого вам пришлось сменить очки. Они лежали в верхнем ящике комода. Заинтересовал вас сборник стихов Бориса Слуцкого 1991 года издания. Последнее, что вы, Вадим Васильевич, успели прочитать…

Гость на миг задумался. Процитировал ровно, без тени эмоций:

– Однажды я шел Арбатом,

Бог ехал в пяти машинах.

От страха почти горбата

В своих пальтишках мышиных

Рядом дрожала охрана.

Было поздно и рано.

Серело. Брезжило утро.

Он глянул жестоко, мудро…

– Это не ордер, – равнодушно бросил фотограф. – Это всего лишь штукарство. Глупый следак всегда с такого начинает. Все, мол, знаю, ваши подельщики расколись. Имел некоторый опыт, так что вы меня, граждане, не удивите. Ну, раз ордера у вас нет…

Он взялся за дверь.

Стоящий справа поднял руку:

– Обождите! Предлагаю продолжить переговоры в более комфортных условиях…

…И мир рассыпался мелкими осколками. Тьма, свет, вновь темнота и снова свет, на сей раз яркий, полуденный.

– Да, так, пожалуй, будет лучше.

Июльское солнце. Безбрежная небесная синь. Темная чаша моря вдали. Серая земля, трава желтая, жухлая… Порог, впрочем, остался. Теперь он был мраморным, в три ступеньки. Мраморным стал и дверной проем – аккуратный четырехугольник, вырезанный в полуразрушенной каменной стене. Ни окон, ни потолка, ни пола. Лишь небо над головами – и галька под кедами.

На кеды фотограф посмотрел первым делом. Провел рукой по рубашке-ковбойке, завязанной узлом, скользнул ладонью по шортам, сшитым из грубой, защитного цвета ткани. Хотел что-то сказать, но вместо этого осторожно поднес пальцы к лицу. Дотронулся, резко выдохнул…

Тот, что стоял слева, улыбнулся. Вынул из кармана зеркальце:

– Желаете убедиться?

Зеркало Вадим Васильевич не взял, соблюл характер. Пригладил черные, без седины, волосы, оскалился рядом белых ровных зубов. Глаза блеснули молодым злым огнем:

– Удивили, но не слишком. Эту метаморфозу следует понимать, как перевод в теплую камеру с телевизором?

– Вроде того, – согласились правый и левый. – 1975 год, Херсонесская экспедиция. Золотые деньки, правда? Сколько вам было тогда? Тридцать? Будьте справедливы, Вадим Васильевич! За такую метаморфозу иные согласны заплатить миллиард. Вам – бесплатно, в качестве бонуса.

Фотограф хотел огрызнуться, но в последний миг передумал. Махнул длинной рукой, присел на камень.

– Ладно, убедили! О чем пойдет речь? Закону я готов помочь и без подобных фокусов. Но вы, кажется, из иного ведомства?

Тот, что слева, поднял руку, ловко поймал нечто тяжелое, в потертом кожаном футляре. Взвесил на ладони, взглянул с вопросом.

– Это мой фотоаппарат, – узкие плечи дрогнули. – «Москва 2», старый приятель. Надо же, какие разные личности им интересуются! В чем проблема? Он же и так у вас!

Вадим Васильевич глубоко вдохнул горячий, терпкий воздух:

– Если желаете, могу снять вас на фоне руин. Туристы предпочитают Базилику 1935 года, там колонны красивые. Или вы, граждане, на пленке не фиксируетесь?

– Аппарат действительно у нас, – сказал тот, что слева. – Назад вы его, Вадим Васильевич, не получите. Более того, по ряду причин мы не имеем права вам за него заплатить. Но возможен обмен: любая фотокамера на ваш выбор. Если хотите, точная копия этой. А еще нам нужен подробный, очень подробный рассказ. Что вы этим аппаратом снимали? Кому одалживали? Придется все вспомнить, Вадим Васильевич! Не думаю, что вы торопитесь назад. Здесь, в 1975-м, знаете ли, неплохо! И вообще, с нами лучше ладить. Мы представляем очень серьезную структуру…

Фотограф тряхнул смоляной шевелюрой. Пальцы сжались в кулак:

– Бог ехал в пяти машинах.

От страха почти горбата

В своих пальтишках мышиных

Рядом дрожала охрана…

22:58

…любовь! любовь!..

Едва дождавшись, пока закроется дверь, Знаменитый Режиссер опустил руку, куда требуется, и принялся с наслаждением чесаться. Покончив с этим важным делом, он, как и был, в трусах от Армани (boxer, спецзаказ), поплелся к столику. Там ждала початая бутылка Chianti 1981 года. Глотнул из горлышка, вознес взгляд к серому гостиничному потолку.

Barbari! Maledetto barbari!

Режиссер чувствовал себя несчастным. Ему не нравился отель, не нравился новый бестолковый секретарь, который ко всем своим недостаткам смущается, когда его целуют в шейку. У него болело там, где чешется, он скучал по трем своим бой-френдам, оставшимся в далекой, но прекрасной Italia.