Читать книгу "Кто убил герцогиню Альба, или Волаверун - Антонио Ларрета"

Ты помнишь тот последний праздник, который устроила Каэтана накануне своей смерти? Мы оба были на нем и неожиданная и такая странная смерть Каэтаны, думаю, навсегда запечатлелась у нас в памяти, но сейчас я буду рассказывать тебе о тех событиях так, как их пережила Майте и как несколько лет спустя она их вспоминала. Постараюсь не отвлекаться на посторонние детали. Майте, как ты, конечно, помнишь, приехала во дворец Буэнависта вместе со мной, полагая, что ты в это время находишься в Лa-Гранхе, но, едва войдя в зал, мы увидели среди приглашенных и тебя, и Пепиту. Это был первый удар для Майте. Она всегда говорила, что не испытывает ревности к Пепите и не желает ей зла, скорее даже сочувствует ей, считая ее другой твоей жертвой. Однако, увидев вас вместе, она подумала, что это ловушка, которую ты, Каэтана и Пепита подготовили ей, чтобы оскорбить ее, публично выставить на смех, поиздеваться. К тому времени она уже была одержима идеей, что является предметом постоянных насмешек для всех, и в первую очередь для тебя, и что именно ты ради каких-то своих целей настраиваешь всех против нее. Вот почему она никогда не приписывала твои ошибки легкомыслию или случайным промахам, а всегда видела в них только желание досадить ей, выставить ее на посмешище, всегда находила в них злокозненную интригу. Да, плохо начался для Майте тот вечер у Каэтаны. Неожиданная встреча выбила ее из колеи, ей стало казаться, что все смотрят на нее с издевкой или жалостью, что ей приготовлены и другие, еще более неприятные сюрпризы. Она подумала, что ты неспроста говоришь о чем-то наедине с Каэтаной (ей было известно, что ты тайно встречаешься с герцогиней: она установила за тобой слежку), она улавливала перешептывание, смешки — и все принимала на свой счет. Твое коварство не имело границ: она ярко представляла, как ты подробно рассказываешь всем о ваших интимных отношениях, о ее несостоятельности как матери и хозяйки дома; фантазии у нее удивительным образом уживались с достаточно ясным восприятием реального мира, поэтому ее поведение ни у кого не вызывало подозрения или тревоги; на самом же деле малейшая деталь могла возбудить ее больное воображение и привести в состояние крайнего возбуждения, но так как она ни с кем не была откровенной и ни с кем не конфликтовала, никто ничего не замечал, и ее подозрения быстро набирали силу и стремительно росли как бы в пустоте, пока не принимали окончательную форму и делались крепкими, как прутья железной решетки, замыкавшие ее внутреннюю тюрьму, в которой она и жила и из которой тайно и безуспешно пыталась бороться со своим унижением.

Позднее, во время ужина, Каэтана шутила по поводу поджогов дворца Буэнависта и обсуждала, кто из присутствующих мог бы быть поджигателем. В ее рискованной шутке задевались сама королева, ты, Осуна и весь народ — всех вас упоминали как возможных злодеев, подпаливающих дворец смоляным факелом. Майте тоже хотела говорить, тоже хотела участвовать в игре, подхватить шутку о возможных поджигателях. «Твое платке слишком уж нарядное, — включилась она в разговор, обращаясь к Каэтане своим слабым, бесцветным голосом. — А кстати, тебе не сказали, что меня видели накануне вечером на Прадо? Что я ехала в моей коляске с зажженным факелом?» Как всегда, желая быть ироничной, она слишком медлила, прежде чем вступить в разговор, ей не хватало остроты, поэтому она не могла удержать внимание присутствующих. Вот и на этот раз никто не обратил внимания на ее шутку, фраза упала в пустоту, Каэтана отделалась какими-то пустыми словами, было ясно, что она пропустила замечание Майте мимо ушей. А та снова почувствовала себя отвергнутой, лишней. Ее не замечали за этим столом, она была ничем, с ней не считались даже как с врагом. Она едва не ушла, ведь даже соседи по столу не смотрели в ее сторону, и это лишний раз подтверждало ужасное подозрение: она просто не существует для них, а если и существует, то лишь как предмет насмешек.

А потом была та прогулка по дворцу, остановка в мастерской Гойи, странная выходка Каэтаны по поводу ядовитой краски. И все это время Майте не могла думать ни о чем другом, кроме как о своей мести; пусть не сейчас, пусть потом, но она непременно отомстит; ее фантазия рисовала вполне конкретные сцены: вот ты споткнулся и катишься кубарем по мраморной лестнице, и вот твое похожее на разодранную тряпичную куклу тело безжизненно распростерлось внизу; картина была такой яркой, что у нее закружилась голова и пришлось ухватиться за перила; а вот огни светильников сливаются вдруг в огромное пламя, в котором под вой исчезающих демонов сгорает твоя черная душа; тут ее начало тошнить от запаха масла в горящих светильниках, так что пришлось прикрыть лицо надушенным платком. А слова Каэтаны о ядах откликнулись в ее воображении пугающе реалистичной картиной: ты корчишься на полу в страшной агонии, тщетно взывая о помощи, но люди вокруг неподвижны, как статуи, они смотрят на тебя с безразличием или презрением. Все так просто, объяснила Каэтана: достаточно понюхать или коснуться кончиком языка этого изумрудно-зеленого порошка; или достаточно, подумала Майте, смешать его с нюхательным табаком или посыпать им салат, растворить в воде, которую пьют перед сном. Эти мысли привели ее в восторг. Наконец-то она сможет увидеть тебя мертвым! Наконец-то исполнится мечта! Бог услышал ее молитвы, теперь она сможет прожить спокойно остаток жизни, сможет забыть тебя. Тут она потеряла сознание.

А когда она снова пришла в себя, то увидела рядом меня, никто уже не говорил о ядах, потом она увидела и тебя, ты был в облике обычного человека, ничего дьявольского. С ней такое случилось не впервые, она часто впадала в транс, потом приходила в себя, возвращалась к реальной жизни, но ненадолго. Мы с ней вышли на какое-то время, к ней уже вернулись силы; в дверях зеркального зала нам встретился возвращавшийся откуда-то Франсиско. И тут дьявол заманил ее в другую ловушку. Она на минуту отвела взгляд — и увидела в зеркале тебя и Каэтану, вы стояли в густой тени коридора. Стояли обнявшись и, мне кажется, целовались и что-то горячо обсуждали шепотом, как заговорщики или влюбленные, а потом скользнули в комнату и осторожно закрыли за собой дверь. Но в последний момент глаза Майте на миг встретились с глазами Каэтаны, и в высокомерном взгляде герцогини ей снова почудилось презрение. Она покачнулась и, чтобы не упасть, схватила меня за руку. Мы вышли. Минута возвращения к реальности закончилась.

Когда капеллан Каэтаны предложил нам посмотреть часовню и я согласился, Майте отказалась под предлогом, что ей хочется отдохнуть и дождаться музыкантов. Я усадил ее среди гостей, а сам отправился с капелланом. И на этот раз я не смог угадать, какая буря ревности и ненависти бушует в этой милой и такой дорогой для меня головке. Майте не стала долго ждать. Около нее сидел Фернандо, мы никогда не были его друзьями, нас отталкивала его жестокость и двуличие, которым он отличался с детства, но вместе с тем мы были близкими родственниками и в каком-то смысле могли довериться ему. Она сказала ему, что вернется через минуту, что боится снова почувствовать себя плохо и помешать музыкантам. Фернандо вновь предложил ей свой флакон с солями. Она согласилась, поймала его на лету и вышла. Пересекла пустой вестибюль, поднялась по лестнице, слабо освещенной несколькими светильниками, прошла по галереям и салонам, где со страхом ловила свое отражение, мелькавшее со всех сторон в зеркалах и стеклах, но не повернула назад, ее будто влек магнит, она неуклонно двигалась в направлении покоев Каэтаны. Проходя мимо мастерской Франсиско, дверь в которую была открыта, видела самого художника, он рисовал что-то, стоя спиной к залу. Миновав мастерскую, она скользнула в темный коридор, держась за стены, ощупью добралась до закрытой двери, перед которой недавно видела вас обоих, и прильнула к ней ухом.