Читать книгу "Сошедший с рельсов - Джеймс Сигел"

– Он угрожал нашей семье, Диана. Явился в наш дом.

«Если меня любят, я люблю в ответ», – заявила мне однажды жена. Это было ее жизненным правилом, ее принципом semper fidelis[38]. Я рисковал потерять ее любовь. Диана будто с трудом меня узнавала: куда подевался нежный, преданный муж, которого она знала восемнадцать лет? Неужели он и вот этот тип, который сначала тешил собственную похоть, потом заплатил за удовольствия шантажисту и, наконец, кого-то нанял, чтобы избавиться от шантажа, – одно и то же лицо? Неужели такое возможно?

– Я не знал, что еще предпринять.

– И что из этого вышло?

– По-моему, Васкес его убил.

Шумный вздох. Даже теперь, когда у нее не осталось на мой счет ни малейшей иллюзии, я не потерял способности ее удивлять. Измена – вещь отвратительная. Но убийство…

– О, Чарлз!

– Мне кажется… Я думаю, он меня записывал на пленку, а потом сдал.

– Что значит «сдал»?

– Он бывший зек, Диана. А потом стал информатором полиции. Его, вероятно, принудили.

– Ты хочешь сказать?..

– Не знаю. Не уверен. Но боюсь.

Тут испугалась и она. Но больше всего ее тревожил вопрос: куда уходит любовь, когда она уходит? Самое дорогое чувство, которое ударили, избили и растоптали? Куда?

– Я чувствовала, Чарлз, что с тобой творится неладное. Из-за того, как ты держался. Будто куда-то пропадал. Но решила – разыгралось воображение. Хотя мысленно все себе нарисовала. Я сразу подумала о женщине. Просто не хотела верить. И ждала, чтобы ты сам мне сказал.

И вот я сказал. Но гораздо больше того, что она могла представить.

Диана задала мне несколько вопросов – из тех, что я ожидал. Кто та женщина? Замужем ли она? И правда ли, что у нас все ограничилось одним свиданием? Однако сердца в этих вопросах не было. Зато было в других. Или вернее, то, что осталось от ее сердца. Как серьезны мои неприятности с полицией? И прочее.

Под занавес она потребовала, чтобы я ушел из дома. Она не сказала, на сколько. Во всяком случае, сейчас она не хотела видеть меня рядом.

И через несколько недель, в течение которых я всячески избегал Диану – когда Анна засыпала, удалялся в гостевую комнату, – я снял меблированную квартиру в Форест-Хиллз.

Сошедший с рельсов. 30

В Форест-Хиллз проживали правоверные евреи и неправоверные сектанты. Люди одинокие, без видимых средств к существованию, они как будто не принадлежали нашему миру. И я прекрасно вписался в их компанию.

Например, я выглядел женатым человеком. Но где моя жена? Судя по возрасту, у меня наверняка имелись дети. Но куда они запропастились? Да и с финансами у меня было не совсем ясно.

В первый вторник после переезда меня вызвали в кабинет Барри Ленге. Это было необычно, поскольку, согласно производственной иерархии, те, кто занимался сметой – даже из начальников, – являлись к нам.

Но я пошел. Видимо, все дело в посттравматическом синдроме: самоуверенности у меня осталось не больше, чем у побитого пса.

Барри Ленге выглядел смущенным. Это послужило первым звонком тревоги.

– Гм… – прокашлялся он. И это прозвучало вторым звонком. – Я просматривал производственные счета, и кое-что меня удивило. Решил обсудить с вами.

Настала очередь смущаться мне. Барри уставился на набор серебряных карандашей. Я тут же вспомнил, как упорно смотрел Элиот на свои канцелярские принадлежности, когда Эллен Вайшлер давала мне отказ.

– Дело в том…

– В чем?

– Видите ли, здесь сказано: сорок пять тысяч за музыку. – Он показал на лист бумаги.

Знакомый счет за выполнение подряда.

– Видите? – ткнул в него пальцем Барри. – Вот здесь.

Я притворился, будто рассматриваю цифры. Рефлекс побитой собаки: когда ей приказывают, она подчиняется. Цифры были в самом деле похожи на четыре и пять.

– Да.

– Понимаете, в этом-то вся проблема.

– Да? – Похоже, на все его откровения у меня находилось одно только «да».

– Мэри Уидгер встречала эту музыку на другом ролике.

– Что?

– Повторяю: Мэри Уидгер встречала эту музыку на другом ролике.

– Что вы хотите сказать?

– Поправьте меня, если я ошибаюсь. Сорок пять тысяч долларов за специально созданное произведение. Так?

– Так.

– Но оно не специально созданное.

– Не понимаю.

Но я прекрасно понял. Студия Тома и Дэвида откопала эту музыку в архиве и не соизволила проверить, кто и когда ее написал. А ее уже использовали. До нас.

– Может быть, существует нечто похожее? В конце концов, это лишь звуковое сопровождение.

– Нет. Мэри обращалась к музыковеду. Это тот же самый отрывок. Нота в ноту.

«Она обращалась к музыковеду». К музыковедам обычно обращались за гарантией, что выбранная для рекламы мелодия не слишком напоминает популярную пьесу. Например, нам понравилась строка из «Это прекрасно» Гершвина. Мы ее вставляем в ролик, но слегка переиначив, чтобы правообладатели музыки не ободрали нас, как липку. В данном случае, разумеется, стянули не Гершвина.

– Я переговорю со студией. – Я постарался, чтобы голос звучал по-деловому возмущенно.

– Я уже говорил с музыкальной студией, – осадил меня Барри.

Мне не понравилось, как он произнес «с музыкальной студией». Подчеркнуто саркастически.

– Да?

– Да. Разговаривал. И в связи с этим у меня к вам вопрос. Сколько?

– Что значит «сколько»?

– Не понимаете слово «сколько»?

– Ничего не понимаю.

– Да неужели?

– Уверяю вас.

– А мне кажется, прекрасно понимаете. Музыкальная студия – мыльный пузырь. Она существует только на бумаге. И организована для того, чтобы получать от агентства нелегальные доходы. Но если я потребую вернуть незаконно заработанное, какую это составит сумму?

– Понятия не имею, о чем вы говорите. Если вы обнаружили мошенничество…

– Послушайте, Чарлз… – Барри больше не смущался. Наоборот, чувствовал себя словно рыба в воде. – Послушайте. Если вернете назад наши деньги, есть вероятность, что эта история не кончится судом. Что вы не окажетесь на скамье подсудимых. Следите за моей мыслью? Хотя решение буду принимать не я. Будь моя воля, я бы точно упрятал вас в каталажку. Это потому, что я финансовый проверяющий компании и деньги слишком близки моему сердцу. Уразумели? А у Элиота другие настроения. Пусть так.