Читать книгу "Падай, ты убит! - Виктор Пронин"

— Ладно, с тобой мы еще разберемся, — хмуро проговорил Ошеверов. — А ты, Васька? Писал?

— Анонимку? — переспросил Васька-стукач. — Нет, анонимок я не писал. Кроме одной. Но о ней ты знаешь.

— Так, — протянул Ошеверов, оглядываясь по сторонам и прикидывая, в кого бы еще воткнуть свой твердый указательный палец, у кого бы еще потребовать ясного и четкого ответа. — Так.

— А ты, Илья, не писал? — спросил Игореша, затаенно улыбаясь. — А то ты весь в таком горении, что у меня невольно возникают всяческие мысли. А?

— Но ведь я же и затеял разговор, — растерялся Ошеверов.

— Может, ты потому его и затеял... Ну, сам понимаешь...

— Ребята! Как на духу — не писал.

— Знаете, кончайте, — проговорил Шихин, падая в плетеное кресло. — Далась вам эта анонимка... Я здесь. И я доволен, что я здесь. Какие силы меня сюда забросили, уже не важно. Я даже благодарен этим силам. Они уделили мне внимание, поместили в этот сад, в этот дом, в это кресло... На кого из нас не писали, ребята! Замнем для ясности. Если у человека нет возможности сказать впрямую о чем-то, то как ему удержаться от анонимки? Верно, Вовушка?

— А зачем от нее удерживаться? Анонимщик — это человек неуспокоенный, граждански активный, жаждущий борьбы и схваток! Двигатель прогресса! Где бы мы сейчас были, не будь у нас доносчиков, анонимщиков, стукачей и слухачей! В каменном веке. Как бы мы боролись с нетрудовыми доходами, вредными идеями, склочными соседями, самогонщиками, дурными начальниками, как?!

— Вот и я говорю, — подхватил Шихин.

— Митька! — предостерегающе проговорил Ошеверов. — Перестань заниматься словоблудием. Скажи, ты согласен и впредь пожимать руку сволочи, пить за нее, лобызать ее свиную харю?

— Конечно, — легко улыбнулся Шихин. — Ведь эта сволочь — мой друг. Как же мне не пожать ему руку, не выпить за его здоровье?

— Но в таком случае ты будешь каждого немного подозревать, слегка опасаться. Хочешь ты того или нет, но и меня ты станешь недолюбливать. Мне этого, Митя, не надо. Я хочу твоей любви безраздельной, преданной и по гроб.

— Именно так я тебя и люблю.

— Но я хочу, чтобы ты и Селену любил так же!

— И за Селену не беспокойся.

— А вон Васька стоит, смотрит, слушает... Как с ним быть?

— Васька анонимок не пишет. У него другая слабость.

— Митя! — Ошеверов ткнул своим указательным пальцем в голый шихинский живот. — Слушай сюда, Митя. Его подловатость ты разбросал на всех поровну, и оказалось, что мы еще терпимы для дружбы и любви, да? Поскольку грязи на каждого попало не столь уж много, то мы не столь уж и отвратны, да?

— Илья, ты взялся за дело с таким азартом, будто ищешь предателя времен войны, — заметил Игореша.

— Нет, я ищу человека куда более гнидного! Если тогда на кону стояла жизнь и, предавая друзей, кто-то покупал себе спасение, то здесь предательство в чистом виде. Бескорыстное. А потому особенно опасное. Здесь не задашь вопрос — кому выгодно. Митя, это предательство не вынужденный поступок, а натура!

— Выходит, самое натуральное предательство, — улыбнулся Шихин.

Анфертьев и Света, покинув гамак, вышли к дому, сели на ступеньки. И, глядя в сад, Анфертьев заговорил негромко, будто продолжал неспешный разговор со Светой:

— Что получается, ребята, что получается... Дружим со сволочами, делимся заветным со стукачами, ищем помощи у подонков, одалживаем деньги у воров, посвящаем стихи распутницам, заискиваем перед дураками... И ведь не заблуждаемся, знаем, с кем имеем дело, отлично видим, кто есть кто... Что же заставляет нас все это проделывать с ясным взглядом и искренней дрожью в голосе? А ребята? — Анфертьев встал, поднялся по ступенькам на террасу. — Но когда тебя прижмет, прижмет по-настоящему, на помощь приходит эта отвратительная шелупонь, которую так презирают твои ближние, твои высоконравственные друзья и подруги. Может быть, ею, шелупонью, движут не самые лучшие чувства, может быть, за ее великодушием стоят корысть и расчет, но когда ты под колесами, так ли уж это важно? А если мы наберемся хамства и обратимся к честнейшему и благороднейшему... О, на сколько вопросов нам придется ответить, пока мы докажем, что достойны участия, что он не выпачкается и не осквернит себя, связавшись с нами. А сволочь вопросов не задает. Наплевав на собственную чистоту и непорочность, на нашу возможную испорченность, не интересуясь даже, на кой нам эти деньги, что нам даст этот звонок, куда мы сунемся с его рекомендацией... Что-то в этом есть, ребята, что-то есть... Наши нравы сложнее, чем это кажется.

— Если я правильно понял, — медленно проговорил Ошеверов, — ты хочешь сказать, что анонимщик может оказаться хорошим человеком?

— А почему бы нет? Ведь терпим же мы его столько лет... И даже не заподозрили... Значит, что-то в нем привлекает.

— Понятно, — кивнул Ошеверов. — Лирическое отступление. Пусть так. Тоже лыко в строку. Кстати, я у тебя еще не спрашивал... Ты не писал?

— Нет, — ответил Анфертьев. — Я не писал. Мне, слава Богу, есть чем заняться после работы, — и он положил руку на плечо Светы.

— Ребята, — подал голос Вовушка, — послушайте старого опытного анонимщика... Митька прав — не надо нам затевать это частное расследование. Если кто-то и написал под горячую руку... Может, он сам мучается от непродуманного своего шага? Это вы допускаете?

Некоторое время все молчали — слишком уж неожиданную версию предложил Вовушка. С одной стороны, она вроде бы всех примиряла, но с другой... Не о своих ли раскаяниях говорит Вовушка, не он ли так тяжко страдает?

— Нет-нет, я говорю не в свою защиту... Я боюсь, что мы все переругаемся, ничего никому не докажем и разойдемся в разные стороны.

— В разные стороны мы разойдемся в любом случае, — произнес Ошеверов.

— А я бы многое отдала, чтобы знать, кто это сделал, — сказала Валя.

— Зачем? — чуть слышно спросил Шихин.

— Чтобы подойти и дать по морде.

— И все?

— О, это не так уж мало! Это дало бы мне силы на многие годы вперед. И потом... Если мы будем знать, кто... Это всех нас очистит.

— Очистит? — переспросил Шихин. — От чего?

— От подозрительности. От уверенности в том, что нас всегда подслушивают, в каком бы тесном дружеском кругу мы ни находились. Не слушают, Митя, а подслушивают. Вася, ты куда?

— Да я здесь, — нескладно ответил Васька-стукач. — Мне отсюда все слышно.

— А, ну тогда ладно, — кивнула Валя.

— Ты уверена, что нас и сейчас подслушивают? — спросил Анфертьев, глядя в сад.

— Конечно. И Илья уверен. И Митька. Хотя он иначе к этому относится.

— А как я к этому отношусь?

— Как к неизбежному злу, бороться с которым бесполезно. Я тоже считаю, что подслушивать будут в любом случае, даже когда нас останется вдвое, втрое меньше, но бороться с этим нужно. Простите — пока сердца для чести живы.