Читать книгу "Последняя репродукция - Дмитрий Герасимов"

– Вероника! – укоризненно качала головой Елена. – Перестань! Или я выгоню тебя из-за стола! А дядя Федя не пойдет вечером с тобой на озеро.

Рядом со строгой Еленой прихлебывал из чашки и великодушно улыбался «дядя Федя» – ОН САМ! ФЕДОР ЛОСЕВ!

Девочка бросилась к нему на шею и спрятала голову от мамы. Дядя Федя чуть не облился чаем, поставил чашку на стол и погладил Веронику по волосам:

– Ну что, проказница?

– Не проказница, а подлиза, – показала язык мама.

Девочка ладошками повернула к себе его лицо:

– Ты на работу? Не уходи!

– Мне надо, Викуля, – отвечал дядя Федя. – А в выходные я, как обещал, беру вас с мамой в маленькое путешествие. Мы поплывем на огромном катере вверх по реке.

– И наши удочки возьмем с собой?

– Возьмем, обязательно.

– И Рекса?

– И Рекса. Куда же без него.

Белый лохматый пес крутился тут же, под ногами, и благодарно повизгивал. Девочка улыбалась. Елена тоже улыбалась и смотрела на мужа и дочь с нежностью и любовью… Здесь жило СЧАСТЬЕ.

Федор отпрянул от калитки, как будто ему плеснули в лицо кипятком. Он все еще не мог поверить в увиденное.

Он стоял посреди дороги и затравленно озирался по сторонам. На улице не было ни души, несмотря на совсем не ранний час. Он бросился бежать – по улице, вниз по переулку, перепрыгивая через редкие овражки. В конце переулка ему попался пожилой горожанин с велосипедом и вместительной авоськой на руле.

– Привет, Федор! – крикнул он вдогонку обезумевшему Лосеву. – Куда так несешься? Федька! Я к тебе зайду сегодня в студию! Ты мне переделай фотку мою на паспорт! А то сам себя не признаю на ней!

Федору хотелось задохнуться в беге, умереть от разрыва сердца на полном ходу. ОН ВСЕ ПОНЯЛ. Он вдруг так явственно представил себе, как это было с самого начала. Все, с пропущенными ранее деталями и подробностями, о которых так и не рассказал ему мстительный Виктор.

* * *

Они познакомились ранней весной, про которую пишут в плохих романах как о пробуждении жизни и любви. Он – неудачливый художник, родом из никому не ведомого Николаевска, работающий в одном из театров Лобнинска оформителем сцены. Она – корректор провинциального журнала развлечений с дипломом учительницы начальных классов, только что нашедшая работу рядового менеджера по полиграфии в большом и чужом городе.

Любовь обрушилась на них как снежная лавина. Казалось, они остались совсем одни в огромном и вдруг притихшем городе. «Как тут не вспомнить Булгакова?» – размышлял он, пьянея от счастья. Они часами гуляли по мостовым, прокисшим от грязного снега, не замечая никого и ничего вокруг. Они говорили обо всем на свете, изумляясь тому, как это, оказывается, легко. А потом целовались в замерзшем и затаившемся от людей городском парке отдыха, как два десятиклассника. Они с жадностью впитывали в себя это новое, волнующее и бескрайнее чувство. Он сказал ей:

– Пойдем я познакомлю тебя со своим давнишним приятелем. Он славный малый, к тому же небесталанный фотохудожник. Здесь неподалеку у него своя студия. Зайдем, Лена… Он будет рад.

Виктор таращил на нее свои уставшие глаза, покрасневшие от недосыпа и полумрака собственной фотопещеры. Он был оглушен, смят, сражен наповал. Ни в одном романе он не читал про то, что бывает такая любовь в тридцать лет, да еще с первого взгляда.

Она была так хороша, так прекрасна, так невинна и добра, что, казалось, впорхнула не в студию, а в самого Виктора. В сердце, в печень, в селезенку. Он пропитался ею, как губка, брошенная на мгновение в молодое вино. Виктор разглядывал ее в объектив, и сердце его сжималось и падало в пропасть.

Даже когда Федор с Еленой ушли, веселые и беспечные, он еще долго сидел глуповато-счастливый, уверенный в том, что ОНА вышла на минуту и сейчас видение повторится и… останется с ним, с Виктором Камоловым, навсегда.

Это была любовь, которой, как известно, не бывает, но которая вырастает как глыба, как скала, заслонив собой все – солнце, небо и землю, – словно затем, чтобы в миллионный раз напомнить человечеству о своем существовании, о своем могуществе.

А Елена с Федором вскоре уехали в Склянск – городок, где у нее остались мать и маленькая дочка. Федор даже не увольнялся из театра, а просто взял и все бросил. Разом. Никому ничего не сказав. Он даже почти ничего не забрал с собой из вещей. Покидал в сумку какие-то старые джинсы и свитер. Он увез главное – картину своего первого и единственного учителя. Маленького мальчика, потерявшегося на улицах большого и чужого города.

Елену тоже тяготил Лобнинск. И даже новообретенная работа, ради которой она сюда и приехала, не остановила ее. Они уехали быстро, потому что их ничего не держало в этом чужом для обоих городе. Ничего, кроме единственного дня в старом, заснеженном парке.

Они уехали строить для себя новую жизнь – счастливую и спокойную.

А еще через месяц они поженились в обветшавшем, но все еще величественном здании склянского ЗАГСа и стали называться – Елена и Федор ЛОСЕВЫ.

Отец Федора продал дом в Николаевске и перебрался к сыну. Ему было тяжело расставаться с городом, в котором прожил всю жизнь. Но он сделал это, потому что почувствовал: он должен быть там, где счастлив его сын.

– Если бы было два Федора, – все так же шутил отец, – тогда другое дело… А сын у меня – один. И жизнь – одна…

А Лосев осуществил то, чего так страстно желал последние годы, – он открыл собственную фотостудию в Склянске. Для этого и ему пришлось пойти на жертву. Он поехал в Москву и… продал картину своего учителя.

А Виктор Камолов тем временем безутешно и безнадежно страдал. С единственной фотографии, сделанной ранней весной за тот волшебный час, что Федор и Елена провели в студии, на Виктора смотрели две пары лучащихся счастьем глаз. Но он видел только ЕЕ. Федора словно и не было на этом самом дорогом для Виктора снимке. Была ТОЛЬКО ОНА.

Он разговаривал с ней долгими вечерами, шептал ей в самое ухо трогательные и великие сумасшествия. И когда спустя несколько месяцев решился на отчаянный, но, как ему казалось, единственный путь к собственному воскрешению и счастью, он сунул в принимающее устройства модулятора эту единственную фотографию.

Виктор осознал, что произошло, только когда рядом со своей Еленой, мирно дремавшей в кресле, увидел… и спящего Федора. Потрясенный, он долго стоял перед двумя своими произведениями, перед двумя РЕПРОДУКЦИЯМИ разных людей, и размышлял, что делать дальше.

Времени на раздумья не было. Он схватил в охапку ФотоФедора, выволок его на крыльцо студии и, встряхнув, подтолкнул к тротуару, навстречу просыпающемуся летнему дню. Новый Лосев долго и в недоумении моргал глазами, пытаясь сообразить, как получилось, что он заснул в студии у друга и почему ничегошеньки не помнит.