Читать книгу "Дева войны. Кровь и пепел - Наталья Павлищева"

Тетка усмехнулась. Я ждала, что она скажет.

– Настя, что ты про Козельск знаешь?

Скрывать больше нечего, я ответила:

– Его будут осаждать пятьдесят дней.

– А потом?

– Падет, и жители будут уничтожены.

– Когда?

– В марте.

– То, что ты сказала Роману и про Козельск, можно изменить, я не знаю как, но можно. Но тебе пора.

Я не успела удивиться, Анея вдруг строго посмотрела мне в глаза:

– Чтобы вернуться в Москву, нужно вернуться в Козельск, к началу.

Ее собственные глаза вдруг стали точно такими же, как у Ворона, – непонятного цвета.

Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я обрела способность даже соображать, не то что разговаривать. Анея?! Та, которая все знала, была все время рядом, а я, как дура, искала колдунов и бегала из дома! Вмиг стало ясно и почему она вдруг собралась вместе со мной в Рязань, и почему дальше словесной ругани ее наказания на меня не распространялись, и почему тетка не позволила отцу избить меня основательно.

– Анея…

– Ты же хочешь домой, в Москву?

Я только кивнула.

– Завтра поедем в Козельск. Только не болтай.

Снова кивок. Мне нужно было время, чтобы осознать произошедшее. Анея знает про меня все… Правильно, она же сообразила посадить рядом со мной Любаву, чтобы та рассказывала. И… и Воинтиха ее помощница, не больше! Конечно, тот разговор между ними вовсе не был странным, Анея действительно давала наставления Воинтихе. Чем больше я размышляла, тем больше обнаруживала доказательств причастности Анеи ко всему странному. И как же я раньше этого не замечала?! Просто потому, что искала необычное: Воинтиха на меня не произвела впечатления колдуньи из-за своей аккуратности и отсутствия клыков, Ворон показался внешне обычным, хотя явно мог многое, а уж Анея… Про Анею я и вовсе не могла подумать ничего такого.

Но придя в себя, я уже думала о другом.

– А как узнать, получилось у князя Романа или нет?

– Хочешь его дождаться? Опасно, потом можно не успеть.

Я, как дура, схватилась за возможность еще хоть разок увидеть князя Романа.

– Вы езжайте, я догоню. Я успею!

Анея чуть помолчала, потом вздохнула:

– В Михайловке останется Вятич, тебя ждать будет. Вернешься с ним. До Михайловки доберешься вон со Степаном, они будут уходить через эту деревню.

– Куда уходить?

– Я Олене сказала, чтоб как только Рязань двинется, уходили к Степановой родне в дальнюю весь, там скорее выживут, чем в Рязани.

О господи, хоть одна мне поверила!

– Ты только в Рязани особо не шуми, не поймут. Предупредили и ладно. И не задерживайся, Роман может и не заехать сюда. Хотя, думаю, что заедет. И в Рязани не сиди, она не спасется…

– Это почему?

– А кому защищать-то?

– Как это? – опешила я.

– В церкви давно была, хоть у нашего Иллариона? Что он твердит? Мол, все напасти за грехи наши тяжкие. Молиться надо и скорбно нести любой крест, Господь терпел и нам велел. А каре противиться – грех. Так?

– Так.

– Думаешь, в Рязани иначе говорят? Сходи в собор, послушай. Кару божью смиренно воспринять зовут. Где ж тут сопротивление? Да и люду в Рязани сколько? Тьмы не наберется, часть перед приходом степняков по весям разбежится, часть с дружиной уйдет, кто останется?

Я вспомнила гордый ответ рязанцев, что лишь когда их в живых не будет, тогда все Батыю достанется, и усомнилась:

– Неужели князь Юрий Игоревич или Роман станут эту кару принимать?

– Нет, не станут, они воины, но они с дружинами навстречу выйдут, как уже не раз бывало, и погибнут, а вот те, кто в городе останутся, уже столько наслышаны про кару господню, что принять ее готовы.

Я снова вспомнила героическую оборону Рязани и усомнилась:

– Но ведь Рязань будет обороняться!

– Долго?

– То ли пять, то ли семь дней…

– А Козельск?

– Пятьдесят.

– Вернусь домой, Иллариона в шею выгоню!

– Анея, а ты… крещеная?

– Неважно.

Глупый вопрос, как может быть крещеной та, что устроила мой «перелет» из Москвы сюда? Таким в православии, кажется, не занимаются.

– Настя, – вдруг тихонько спросила тетка, – сколько тебе лет?

Я замерла…

– Тридцать.

– Хм… как мне… Не рискуй, тебе нельзя погибнуть.

Очень хотелось спросить, почему она сразу не сказала, что все про меня знает, почему не объяснила, зачем я здесь нужна? Анея, видно, поняла все без слов, снова чуть усмехнулась:

– Ты должна была сама решить, будешь ли рассказывать.

– А… сон… это ты?..

Я вдруг назвала строгую тетку на «ты» без добавления имени, словно Лушку но она даже не заметила.

– Больше не буду. А он испугался… ох, как испугался!

И глаза Анеи снова лукаво блестели. Хотелось попросить отправить меня в полет еще раз, чтобы уж наверняка выцарапать Батыю глаза или натворить еще что-то, но к крыльцу уже подходил Ефрем:

– Ну, Анея Евсеевна, со всем справился, коням корм даден, девки к делу пристроены, холопы тоже.

Ефрему, видно, так нравилось чувствовать себя начальством, что он полез распоряжаться во всем.

– Ну, девок ты не тронь, я сама справлюсь, а что про коней подумал – хорошо.

Я подозревала, что по поводу лошадей у Ефрема произошла стычка с Трофимом, который считал себя «главным по лошадям», как бы два деда не перессорились вдрызг.

– Ефрем Власич, я завтра уеду, пора, а вот Настена пока останется. Ненадолго. Ты уж тут пригляди, чтоб девку не забижали. И чтоб порядок в доме был. С ней только сенная девка останется и кто из холопов.

– Да не надо мне никого, я же возвращаться верхами буду, куда мне девку? Может, торопиться придется.

– А до Михайловки как в одиночку, Настя?

– Разве что холопа, но с лошадью.

На том и договорились.

На следующий день пришлось прощаться. Лушка, непривычно молчаливая и строгая, обняла меня, прижалась:

– Настена, ты только недолго, ладно? Я ждать буду…

Я кивнула, едва сдерживая слезы. Мелькнула мысль, не лучше ли уехать с ними? Но все было решено, менять ни к чему.

Глядя вслед их обозу от ворот, я вдруг подумала, что увижу всех не скоро, но обязательно увижу.

Анея с Лушкой и холопами уехали, а я осталась в старом доме Николы с Ефремом. Авдотья сразу заявила, что нечего мне воображать, есть ходить надо к ним. Удивительно, но никто не спрашивал, какого черта я осталась. То ли авторитет Анеи был непререкаем, то ли здесь не принято спрашивать, что человек захочет, сам расскажет.