Читать книгу "Только по любви - Дженнифер Блейк"

— Вы сегодня поздно, — сказала она улыбаясь.

— Были дела.

— Правда? — спросила она, но без особого любопытства. В глубине его взгляда был жар, который она научилась распознавать. Он не собирался спать, подумала она, сейчас, когда присоединился к ней на перьевом матраце. Он был абсолютно обнажен.

— Мне нужно было сходить по ягоды.

Небольшая складка пролегла между ее бровями. Она не была уверена, что правильно расслышала:

— Ягоды?

— Вот они. — Он отнял ладонь от ее груди и потянулся, чтобы взять небольшой горшочек, который стоял на матраце рядом с ее плечом.

В горшочке была малина. Ее сладкий, сочный аромат донесся до нее. Легкое подозрение о его намерении возникло у нее, когда она вспомнила песню, которую он наигрывал, хотя она не могла в это поверить.

— Едва ли задание для рыцаря, — сказала она слегка охрипшим голосом.

— О, я не собирал их сам, а только поискал в городе.

Сунув руку в горшочек, он взял пригоршню. Приблизившись

к ее груди, он положил ярко-красные ягоды, по одной, глубоким полукругом от одного плеча до другого, так что линия изгибалась как раз над ее сосками. Несколько ягод не удержались на молоч-но-белых холмиках, которые он пересек, и скатились в ложбинку между ними. Он наклонил голову, его лицо было серьезным, когда он подобрал беглецов губами и языком и с хрустом раздавил их своими белыми зубами.

Чувство влечения охватило нижнюю часть ее тела:

— Рэнд...

— Шш, — сказал он, его теплое дыхание обдувало ее грудь.

— Что ты делаешь?

— Делаю ожерелье на замену ордену Подвязки, который ты сняла. — Еще одна пара ягод сорвалась с кручи, и он последовал за ними, оставляя дорожку поцелуев там, где они катились.

— Это не обязательно, — запротестовала она, задыхаясь. — Только дай мне подняться и...

— Не отказывай мне, прошу. Я думал об этом весь день.

— Правда? — Поверхность ее груди горела. Пульсирующий жар пронизывал ее вены. Ее сердце билось под грудью, добавляя неустойчивости съедобному украшению, которое он пытался сделать.

Он наклонил голову в торжественном согласии, когда, бросив цепь из малины, он выстроил маленькую пирамиду из ягод в ложбинке, где скопились упавшие.

— С тех пор как я увидел тебя в большом зале, мой рот жаждал попробовать их вкус и тебя.

Какую женщину не соблазнит такое признание, не говоря уже о сладком посасывании его рта на ней, когда он захватывал ягоду и ее сосок вместе с ней? Она закрыла глаза, в то время как по ее венам потекло опьянение и ее нежная женская суть стала нагреваться, набухать. Хотя одна ее рука застряла между их телами, другая была свободна, и она подняла ее, запуская пальцы в его волосы.

Он застонал от удовольствия, или так показалось. Через мгновение она почувствовала, что он передвинулся, потянулся за чем-то, возможно, еще за ягодами.

Ощущение на ее коже было другим, он почувствовала брызги, легкие, как перышко. Через ресницы она увидела бледно-золотой сахар, который сыпался с его пальцев, падая на ягоды, которые он положил. Должно быть, стоило больших усилий, чтобы при помощи ступы и пестика перемолоть его так мелко, думала она почти бессвязно. Или, может быть, Дэвид был привлечен в этому занятию. Хоть бы он не имел понятия, для чего это нужно его хозяину.

— Ягоды оставят пятна, — сказала она, пытаясь рассуждать разумно. — Что подумает Гвинн?

— Мне все равно. Если она скажет что-нибудь, пошли ее ко мне. — Рэнд продолжил таким же задумчивым тоном, его взгляд был сосредоточен, когда он взял еще щепотку сахара и наблюдал за тем, как он рассыпается по коже. — Я видел твоего друга сегодня.

— Д... да? — спросила она, запинаясь, когда он начал, очень нежно, давить малину в сладком сахаре одним твердым кончиком пальца.

— Леона, Мастера празднеств.

Ее глаза широко распахнулись:

— Правда?

— Кажется, он в порядке. Ты знала, что он все еще во дворце? — Он говорил, прикасаясь губами к ее коже, как раз перед тем, как его бархатистый теплый язык слизнул капельку подсахаренного малинового сока с ее соска, затем совершил набег на чувствительный бутон, требуя большего.

— Как... как я могла? — ответила она сбивчивым шепотом.

— Он был недалеко от нашей комнаты. Я думал, что ты могла ожидать визита.

Она слегка покачала головой:

— Я понятия не имела, что он рядом.

Рэнд пододвинул еще одну ягоду к пику такого же розово-крас-ного цвета, который привлек его внимание.

— Он хотел поговорить с тобой, чувствовал, что ты проявишь сочувствие. Казалось, он... не хотел признавать во мне твое доверенное лицо, но в конце концов я его уговорил.

Ее голова начала проясняться, преимущественно из-за стальной нотки, которую она услышала под спокойным тембром голоса Рэнда. Игнорируя пульсацию между бедер, как только могла, она сказала:

— Вы дрались?

— Как ты могла подумать? Твой Леон говорил свободно, поскольку у него тоже были ко мне вопросы. Он хотел знать, видишь ли, могу ли я направить его к мадемуазель Жюльет.

— Мадемуазель... но почему?

Он посмотрел на нее, его взгляд был суров:

— Я думал, ты знаешь. Он беспокоится о ее здоровье и благополучии — учитывая, что он ее любовник и отец ее ребенка.

— Нет, — прошептала она, ее глаза были широко распахнуты, когда она встретилась с ним взглядом. Это было совершенно невозможно, она была уверенна.

— Он дал слово.

— Но это бы означало...

— Что он был нечестен с тобой.

— Совсем нет, — сказал она отвлеченно. Если Леон хотел, чтобы Рэнд поверил в эту историю, у него, должно быть, были причины.

Она должна знать какие, прежде чем говорить большее. — Я говорила тебе, что между нами только дружба. Я думала о короле, как он будет себя чувствовать, если услышит о такой измене.

— А что, если, — спросил он, размышляя вслух, — Генрих уже узнал об этом?

Она села, оттолкнув Рэнда от себя так резко, что он был отброшен назад, чуть не свалившись с кровати, пока не выпрямился снова при помощи твердых как камень мышц живота.

— Тогда он мог послать людей за мадемуазель Жюльет, в конце концов, — заметила она. — Он может держать ее взаперти, пока не будет уверен, чьего ребенка она родила.

— Или он может не давать ей сделать заявление против королевского кошелька за ее бастарда.

— Пока ты подозреваешься в его убийстве. Это бесчестно!