Читать книгу "Апокалипсис 1920 - Вика Вокс"

К сожалению, с одним, очень могущественным призраком, мне предстояло сразиться, чтобы пройти дальше. Потому что точкой соприкосновения является не место, но моё воспоминание о нашей первой с Зефиром встрече.

Его золотую маску я узнаю даже в темноте, что уж говорить о свете яркого костра, который делал блестящий лик несколько зловещим. Будто бы он был золотым демоном-идолом с древнего Урала. Сколько же сил мы тогда потратили, чтобы убрать эту сущность из реальности…

Впрочем, в конкретный момент, я об этом не думал. В моей голове был Зефир и то, что я с неприязнью совершал далеко не в первый раз. И каждый раз, новым оружием. Даже иногда удивляюсь, на что у моих спутников хватает выдумки! В этот раз мне казалось, что даже перезаряжаться не придётся. Столь большие пули точно срубят монстра разом.

Поэтому, с небольшой заминкой, я уверенно поднимаю ствол и совершаю выстрел прямо в маску фантома моего лучшего друга. Та раскалывается, обнажая лицо вовсе не обычного субтильного опоссума. Нет, под маской скрывается мерзкое чудовище, похожее на Кини Гера, легендарного уродливого и кровожадного человекоподобного кволла, на которого я когда-то охотился.

Он как-то истреблял колонистов в Квинсленде, нарушая определённую нормальность нашего мира. И был как раз агрессивным фантомом, чудом выбравшемся из-за Заслона Смерти из чьих-то личных кошмаров. Впрочем, как и всегда, ни длинная уродливая морда, ни неестественно изогнутое тело, ни длинные руки с одним единственным когтем-лезвием, меня не сильно пугали. Скорее было просто мерзко, что в этом чудовище угадывались знакомые мне черты.

Всё сложилось по стандартной схеме: уклонение от удара трёхметровой рукой-цепой, второй выстрел в сердце, взбухавшее снаружи рёберной клетки. Зверь упал на спину. Из его груди бил яркий белый свет, точно из отверстия. Я нагнулся и обеими лапами схватился за края раны с большим усилием открывая её всё больше. Когда места стало достаточно, чтобы я мог проникнуть внутрь, я остановился, перезарядил пистолет и прыгнул в дыру "солдатиком". Следующей остановкой были воспоминания Йозефа.

Печать четвёртая — Йозеф — Мы встретимся у Беловодья

Мрачный деревянный храм освещался еле горевшими свечами. На улице стучал лёгкий, недобрый дождь. Внутри звучало монотонное, мертвенное пение, что в один голос издавали все присутствующие, кроме меня:

— Раба Божия Анка, прости мя Христа ради, и тебя Господь простит. — все поклонились гробу, стоящему в центре залы, — Раба Божия Анка, егда приидеши к Престолу Божию помолись о мне грешнем, и о тебе помолится Пресвятая Госпожа Богородица. — все снова поклонились, — Раба Божия Анка, благослови мы Христа ради, и тебя Господь благословит. — и отвесили последний поклон.

Поп подзывает меня к себе первым. Я, крестясь двумя пальцами, произношу сквозь зубы заученное:

— Отче, богослови, Христа ради.

Священник кивает и мягко, держа меня за плечо, подводит к гробу. Я смотрю на укутанное в саван и лежащее на еловых иголках, тело собственной матери. Её руки сложены на груди. Там же лежит икона. Я должен был поцеловать её в самый угол. Должен был. Обязан. Так велит старообрядческая традиция. Так я могу помочь упокоиться душе матери. По крайней мере, так считали в общине.

Но видя её спокойное, бледное лицо, ещё три дня назад бывшее светлым и ярким. Видя то, что все вокруг не в трауре, но в страхе. Зная, что всего этого можно было бы избежать. Или по крайней мере, действительно упокоить её душу, имейся в общине хоть кто-то, кроме жалких трусов, способных только просить бога о помиловании.

Они все видели, что с ней сталось. И никто не решился этому помешать. Они все знали виновного. И никто не решился свершить над ним суд. И я сам тоже должен буду это проглотить? Тоже должен буду просто сдаться и читать стихи за упокой? Это всё, чего она достойна?

Я не мог оставить этого просто так. Я не мог принять несправедливость. Отстранившись от гроба, я рванул прочь из здания.

-

Орёл летел все выше и вперед

К Престолу Сил сквозь звездные преддверья,

И был прекрасен царственный полет,

И лоснились коричневые перья.

-

Мария нашла меня на чердаке, когда я откапывал из-под хлама, "Винтовку Генри" моего отца, повидавшую Кругобайкальское восстание. Она бесшумно возникла позади меня, но я всё же точно почувствовал её присутствие:

— Что, пришла меня отговорить? Знаешь же, что я планирую.

— Пришла тебя поддержать. — сказала она.

Я наконец выудил ружьё, продул ствол и наконец повернулся к ней с немым вопросом. Она безошибочно поняла, что я хочу знать:

— Йозеф, ты сделаешь хорошее дело. Не только памяти матери. Но и для моей семьи тоже. Мы давно в долгах перед ним.

— Я слышал, как страшно он обращается с должниками…

— Это просто унижение. Для всей моей семьи. Мы были рождены вольными людьми. Почему же сейчас…

— Я сделаю выстрел и за тебя тоже. — сказал я, доставая припрятанную коробку патронов.

— Нет. Я помогу тебе делом. — сказала она и вытащила из-за пояса небольшой Волканик.

— Отцовский? — спросил я.

— Да. Пока отец был в "Легионе вольных", носил его с собой.

— Значит, и то, что этот гад помогал царским армиям, припомним. И, раз уж так, то вижу смысл сказать напутственное: "За нашу и вашу свободу!"

-

Где жил он прежде? Может быть в плену,

В оковах королевского зверинца,

Кричал, встречая девушку-весну,

Влюбленную в задумчивого принца.

Иль, может быть, в берлоге колдуна,

Когда глядел он в узкое оконце,

Его зачаровала вышина

И властно превратила сердце в солнце.

-

За беспечно открытыми воротами стояла богато украшенная, невпряжённая повозка. На её колёсах и корпусе всё ещё отчётливо виднелись брызги крови. Он даже не удосужился смыть следы своего преступления. А сейчас, в ночи, наверняка сладко спал в своей постели, ничуть не мучаясь совестью.

Что ж, его сон должен был быть нарушен сегодня. Мы легко вскрыли дверь большого деревянного здания, на которой висела металлическая табличка: Господский дом купца Морозова и его семьи. Внутри было тихо. Горница пустовала. Мы аккуратно прошли по скрипучему полу, стараясь лишний раз не ступать на половицы. Впрочем, в доме всё равно никто не реагировал на шум, что для нас самих звучал, будто взрыв гранаты.

Так, мы дошли до приоткрытой двери, из-за которой лился свет. Через щель я сразу увидел старого волка, что молился на икону вслух: "Прости меня, грешного, за то, что насиловал, ростовщичествовал и убивал. Прости меня, Господи, за всё, что неправильного в этой жизни совершил. За все