Читать книгу "Первые бои добровольческой армии - Сергей Владимирович Волков"

вдохновляемая своими начальниками, не знавшая поражений, ходила в бой заранее уверенная в своем успехе и никогда не ошибалась. Противник часто не выдерживал одного вида идущих в атаку, без выстрела с песнями партизан и поворачивал спину. Вполне понятно, поэтому большевики так ненавидели и вместе с тем боялись партизан Чернецова. Но вернемся к нашему эшелону, который двинулся на станцию Каменскую. Не доезжая до разъезда Северо-Донецкий, была замечена цепь, расположившаяся по обеим сторонам железной дороги, флангами своими уходившая нам в тыл. Эшелон остановился, и сперва конными, а затем по телефону на станцию Лихую было сообщено Чернецову о появлению противника.

Тем временем со стороны разъезда показалась группа людей, направляющихся в нашу сторону с чем-то белым, видимо парламентеры. Всем свободным было приказано частью рассыпаться в цепь, частью, оставаясь у вагонов производить как можно больше шуму, чтобы создать впечатление эшелона, наполненного людьми. Когда эта кучка людей приблизилась, то оказалось, что она состояла из нескольких казаков, среди которых был офицер и личности неопределенной профессии, с красными повязками на рукавах. Офицер этот заявил, что они посланы от соединенного отряда красногвардейцев и казачьих полков и что им поручено предложить нам уйти обратно на Лихую и, наконец, в противном случае они заставят нас повиноваться вооруженной силой.

Подполковник Миончинский, желая выиграть время и оттянуть начало боя до прибытия партизан, предложил им прежде, чем начать переговоры, отвести свои цепи к разъезду, а он, в свою очередь, отодвинет эшелон назад. Они согласились, и вскоре цепи их стали передвигаться к разъезду, наш эшелон отошел на несколько саженей и стал в выемке.

Начались переговоры, делегаты стали упрекать нас в том, что мы поднимаем оружие на своих же братьев, которые не давали к этому никакого повода, советовали не противиться требованию их об нашем уходе, предостерегали нас от неосторожного выстрела, последствием которого явится, как они говорили, кровавая баня, что нас сотрут с лица земли и т. п. Тем временем офицер-донец потихоньку сообщил нам, что казаки совсем не хотят драться с нами, что стрелять не будут, а они составляли их левый фланг. Подполковник Миончинский отвечал, уклоняясь от прямых ответов, ссылаясь на то, что он исполняет приказание, исходящее свыше, и самостоятельно распоряжаться не может, стараясь все затянуть переговоры. Наконец показался дымок идущего поезда. Чернецов со своими партизанами и другим нашим орудием шел на выручку. Едва он успел соскочить с поезда, не дав даже рассчитаться своим сотням, приказал нашему командиру открыть огонь. Орудие штабс-капитана Шперлинга дало выстрел, это послужило сигналом к бою, убийственный пулеметный и ружейный огонь обрушился на нас, в ответ заговорили наши два орудия и батарейные пулеметы. Огонь наш сразу оказался действенным. Батарейные пулеметы без умолку трещали, расстреливая цепи противника, который, не рискнул атаковать нас. Несмотря на сильный обстрел красных, личный состав взвода оказался на высоте своего положения, с невозмутимым спокойствием исполнял свои обязанности.

Наглядным примером отменной доблести и полного бесстрашия является корректировка стрельбы начальником первого орудия штабс-капитаном Шперлингом, который, сидя на телеграфном столбе и находясь, таким образом, на виду у противника, несмотря на сосредоточенный по нему огонь красных, продолжал спокойно свое дело до конца боя, ни на минуту не покидая своего пункта. Другой образец такого мужества – это когда в один из снарядов, лежавших открыто на платформе орудия поручика Казанли, попала пуля, заряд воспламенился, и снаряды, лежащие рядом, угрожали взорваться.

Взрыв этот причинил бы много бед, но благодаря присутствию духа и мужества находившегося на этой платформе подполковника Миончинского, который спокойно, оставаясь на своем месте, приказал забрасывать пламя снегом, подав лично пример этому, огонь удалось потушить, и опасность миновала.

Бой продолжался, партизаны, развернувшись, почти без выстрела пошли вперед. Красные, подпустив их шагов на 800, не выдержали и стали отступать. Преследуемые нашим огнем, они все ускоряли темп своего отступления, обратив его в конце концов в беспорядочное бегство, в результате которого осталось много пленных, раненых и отставших. Из опросов последних выяснилось, что в бою участвовали латыши, матросы, немцы и 5-й пулеметный полк, казаки держали свое слово, и с их стороны ни одного выстрела не было. Стало темнеть, бой кончался, только отдельные выстрелы раздавались в разных направлениях, это партизаны расстреливали коммунистов.

У партизан потерь было мало, батарея потеряла убитыми: юнкеров Перница и Крамаренко, ранен юнкер Бахмурин. Утомленные таким днем, все разошлись по вагонам.

Ночь простояли на разъезде и утром пошли в станицу Каменскую, которая оказалась оставленной красными. Здесь мы узнали, что незадолго перед нашим приходом бывшая 6-я л. – гв. Донская конная батарея, переправившись через реку Северный Донец, по деревянному мосту ушла в сторону станции Глубокой. Вдогонку был послан отряд конных юнкеров, но безрезультатно, ее не нашли. Высланное в сторону станции Глубокой на переезд орудие штабс-капитана Шперлинга выяснило, что батарея перешла железную дорогу и пошла на хутора, находившиеся влево от последней. Донское население станицы Каменской встречало нас хорошо, на станции местным дамским кружком был устроен питательный пункт, местная молодежь охотно записывалась в отряд, наконец, офицеры, бывшие в станице, образовали дружину.

Часа три спустя первое орудие выехало на разведку, в сторону станции Глубокой, и оно дошло до разъезда Погорелово, откуда вернулось обратно после небольшой артперестрелки. Остаток дня прошел спокойно. Ночью же было получено сообщение со станции Лихой о том, что офицерская рота подверглась неожиданному нападению и с большими потерями вырвалась из кольца окруживших ее большевиков. Таким образом, нам вторично отрезали путь на Новочеркасск и, кроме того, грозили ударом с тыла. Необходимо было их выбить. В Каменской была оставлена местная офицерская дружина, а все партизаны с двумя нашими орудиями двинулись на Лихую и утром следующего дня были в виду у последней.

По линии железной дороги на Первозвановку виднелось штук пять дымков поездов, это подходило подкрепление к красным, занимавшим станцию. Вскоре какая-то 4-орудийная батарея начала довольно удачно обстреливать наш эшелон, мы стали отвечать. Партизаны, рассыпавшись, пошли вперед, и, встреченные сильным огнем красных, они стали нести потери. Почти весь командный состав выбыл из строя, но это не остановило их движения, и они скоро уже были на станции. Поручик Курочкин, раненный в голову, не покинул строя и продолжал руководить действиями своей сотни. Бой кончался, обстреливаемые нашим артогнем эшелоны противника один за другим скрылись из виду, причем на одном из них возник пожар от удачного попадания в вагон.

На станции виднелись следы нашего обстрела. Жители рассказывали, что во время боя в одном из станционных зданий происходило какое-то совещание, попавшим