Читать книгу "Война - Тимур Машуков"

к ней, но она не хотела его слушать. Голос разума, долга и совести звучит куда тише, чем крик сиюминутных желаний. Белая кошка была сильна, но использовала силу неправильно, за что и поплатилась. Из множества дорог она избрала ту, что привела её к такому концу.

— Но ты же была рядом, почему не объяснила, не научила?

Тэйни с грустью глянула на меня, покачав головой, и повторила вполголоса:

— У каждого свой путь…

Я задумчиво покачал в руке цепочку, затем бережно обернул её вокруг шеи Марго, соединив порванные звенья, и вновь активировал артефакт. Какой бы ни была эта противоречивая девушка, сколько бы не причинила неприятностей, она дарила мне и минуты радости. Виновата ли она в чём-то передо мной? Или это я теперь буду нести свою вину перед ней, точно тяжкий крест? Сейчас уже я не мог категорично ответить на этот вопрос, но совершенно точно был уверен в одном — она заслужила право остаться в памяти людей такой же прекрасной, как и в тот день, когда я впервые увидел её.

***

Остаток нашей последней ночи с Марго мы провели в полном молчании. Бездумно вглядываясь в неверное пламя свечей, я словно потерялся во времени и пространстве. Противоречивые эмоции, что одолевали меня, ушли, оставив после себя холодное безразличие. Минута за минутой уходили в небытие, складываясь в часы покоя, я недвижно застыл на скамье, что своим неудобством явно призывала думать о вечном, отринув земные блага.

С первыми лучами солнца в церковь проникли и мальчики-служки. Опасливо поглядывая на меня, они неслышно сновали по залу, убирая нагар со свечей, заменяя сгоревшие новыми. Поднявшись со скамьи, я вышел в новый день, который обещал быть весьма напряжённым.

Театральному действу под названием «императорские похороны» подмостками служила вся столица. Похоронная процессия с торжественной неторопливостью двигалась по улицам Санкт-Петербурга, где собралась многотысячная толпа. О, Марго была бы безусловно польщена, увидев, как её оплакивали простые люди! Не зря говорят — о мёртвых либо хорошо, либо никак… Забыв о том, с каким недовольством ранее встречали императрицу-чужестранку, сейчас люди искренне горевали, с надрывом причитая, когда мимо, покачиваясь, проплывал богато изукрашенный гроб, в котором покоилась прекрасная англичанка. Бессонная ночь оставила свою печать на моём лице, следуя за повозкой, что везла тело моей супруги, я то и дело слышал вокруг сочувственные шепотки: «Посмотрите на императора!.. Почернел от горя… А баяли, что у них нелады… Да разве ж он так убивался бы?.. Вот жисть — то, и благородных не жалеет!..»

Как и предсказывал князь Долгорукий накануне, когда я впал в чёрное отчаяние, услышав известие о безвременной кончине Маргарет, настроение народа резко поменялось. Если раньше большинство было настроено против меня, то сейчас многие мне сочувствовали. И немалую роль в этом сыграли слухи, умело пущенные людьми министра и Ивана Нарышкина. Мол, на самом деле не изгонял император жену, а разыграл всё с целью обезопасить её от заговорщиков, но нашлись предатели, что выдали несчастную, навели на её убежище убийцу… И замешаны, дескать, в этом её бывшие соотечественники, что не смогли простить императрице того, что она поставила интересы новой родины выше прежней.

Я уже совершенно не удивлялся тому, с какой лёгкостью Сергей Иванович управлял настроениями простого люда, используя любую ситуацию во благо. К сожалению, в международных отношениях подобный метод не действовал. Слишком велики были разногласия, чтобы найти точки соприкосновения. Ведущим мировым державам нужна была покоренная Российская империя, что станет всего лишь колонией для них, этаким сырьевым придатком… А мы упорно не соглашались гнуть шею, безвозмездно делясь ресурсами, людьми и всем, что могло потребоваться так называемым союзникам… Вот-вот должен был произойти взрыв, и что могло послужить искрой, что его вызовет, предугадать было сложно. Но, прежде чем вплотную заняться внешней политикой, необходимо было провести генеральную уборку в собственном доме.

И начать я планировал уже завтра — сразу же после предания тела моей жены земле. Пока свежа память о ней, пока её имя произносят с благоговейным придыханием, я должен показательно покарать всех, кто причастен к её смерти! И пока в одной части города слышались рыдания, в другой уже раздавался перестук топоров рабочих, что уже заканчивали возводить помост для предстоящей казни.

Глава 25

Траурные знамёна, что скорбно развевались на холодном, пронизывающем зимнем ветру, рвавшем в клочья даже знаменитый лондонский туман, создавали в английском народе настроения, точь-в-точь подобные царившим в далёкой России. Но и негодование, и возмущение, и скорбь, что испытывали жители обеих держав, нисколько не объединяли их. Скорее, наоборот — в Российской империи ручейки слухов ширились, сливались в полноводную реку истовой веры, что в трагической кончине юной императрицы виновны проклятые иноземцы. В Англии же на улицах больших городов и маленьких деревушек судачили лишь об одном — как ненавистные русские варвары загубили главную драгоценность Великобритании, жемчужину королевского рода. И обе несчастные страны сотрясались от гневных призывов к немедленной, беспощадной мести, то и дело на их просторах слышалось кровожадное бряцание оружия…

После печальной вести, донесшейся из столицы Российской империи, королева Елизавета Вторая заперлась в своём кабинете. Испуганные фрейлины тщетно по очереди прикладывались аккуратными, розовеющими от волнения ушками, к массивной двери — из-за неё не доносилось ни звука. Не отзывалась королева ни на деликатные царапания её обеспокоенного секретаря, ни на стенания придворных дам, не отреагировала и на собственного сына, герцога Эндрю Йоркского, что колотился в дверь матушки, сбивая чуть ли не в кровь изнеженные руки и давясь истеричными всхлипываниями.

По истечении нескольких мучительных часов ожидания собравшиеся у кабинета правительницы царедворцы и стражники, обеспокоенно переглядываясь, приняли отчаянное решение: попытаться сломать преграду, отделявшую их от Елизаветы. От женщины преклонных лет, обладающей грузом сопутствующих возрасту болезней и узнавшей трагическую новость о потере любимой внучки…

Набравшись, наконец, смелости, крепкие ребята из личной королевской охраны примерились к двери, выцепляя взглядом наиболее уязвимые, с их точки зрения, места, отошли для короткого разбега и… Дверь неожиданно распахнулась сама. На пороге застыла фигура королевы. Величие её осанки с успехом компенсировало невысокий рост и общую тщедушность тела. В её немигающем взгляде, устремленном на собравшихся у её убежища, читалась усталость. Но в то же время в глазах Елизаветы, выцветших с прожитыми годами из ярко-голубых в неопределенно-светлые, не было ни намёка на пролитые слезы. С минуту помолчав, оглядывая растерявшихся подданных, она сухо бросила сыну:

— Зайди.

Пока герцог, утирая глаза и судорожно вздыхая, протискивался мимо матери в кабинет,