Читать книгу "Уроки агенту розыска - Алексей Федорович Грачев"

прихватило? Или пошарил, не спрятался ли кто? — спросил, когда Костя подошел вплотную. — Смылись они. Ну да, все равно ничего.

Он обнял Костю за плечи, повел вниз, жарко дыша в ухо словами:

— Теперь прояснилась зато обстановка. Они в городе, где-то захоронились снова. Значит, и продукты тоже где-то хранятся, — так я понял. Видно, ждут выгодного времени. Приказал я всем агентам выйти в ночной обход города. И ты давай, на вокзал и пути.

Он неожиданно замолчал, вглядываясь искоса в понурого Костю, спросил строго:

— А ты что скис? Зюгу жаль?.. Ну, что поделаешь, — добавил со вздохом, — повезли Канарин с Граховым, а уж кого привезут, не знаю, не ручаюсь. Пролом черепа тяжелым орудием, скорее всего рукояткой нагана.

— Уйду я. Ведь как бы не я…

— Кабы не я, — грубо передразнил его Яров. — Что кабы не ты… Твое дело очищать Советскую Республику от всякой сволочной гниды вроде Артемьева. И в этом деле не до слюнтяйства, Пахомов.

— А почему я это должен? — вырвалось у Кости. — Я бы тоже мог колеса точить или у ткацкого станка…

Яров повернул его к себе, даже в полусумраке увидел зверский оскал на замшевом лице. Заговорил задыхающимся голосом. Казалось, сейчас прорвется этот голос на тонкий и жуткий вой:

— А почему я, простой парень-студент, должен был чуть ли не с первых дней мировой войны надеть шинель? Потому что партия послала… Потому что надо было. Почему я гнил заживо в вонючих окопах вместо того, чтобы сидеть и читать ученые книги, почему лез на проволочное заграждение под немецкими пулями?! Вся юность прошла в арестных домах, да там на фронте, да теперь на революционном посту… Не знаю, что такое женские губы, не обнимал ни одну девчонку — все потому, что как в поезде, все на ходу… А жизнь-то проходит. Моя жизнь, единственная. Потому что кто-то должен жертвовать собой ради других. Потому что не дяде заморскому, а нам самим все это надо делать, Пахомов. И если ты хочешь, чтобы победила революция рабочих и крестьян, ты должен это делать, не задавая мне больше таких слюнявых вопросов.

Он снова положил Косте на плечо руку, и они пошли по переулку к пустырю, где посверкивали выстрелами папиросные вспышки.

28

Из ночного обхода агенты привели задержанных — не имеющих документов, просто по подозрению. Камера снова наполнилась гулом, говором, смехом и плачем, руганью и даже потасовкой.

Полагалось знать, кого задержали: может, среди них попался разыскиваемый преступник. Потому Костя зашел в камеру, с порога зорко разглядывая арестованных, их лица, серые в бледном свете, брезжущем сквозь решетчатые окошки. За барьером на скамье сидели, тесно прижавшись друг к другу, два русых парня с косыми проборами, в гимнастерках. Как два солдата, вернувшиеся с войны. А на самом деле два известных вора-громилы Хобкин и Тучков по кличке «Хомут». Еще в прошлом месяце Семен Карпович отобрал у них на вокзале чемодан, в котором лежали два долота, ножовка, ключи от кладовых. Тогда отпустил их, потому что не было причины гнать в уголовную милицию.

Завидев сейчас Костю, оба вскочили, заговорили, перебивая один другого:

— Эй, начальник, за что «помели»…

— Спали, как люди.

Отмахнулся — разберутся Яров или Струнин: за дело пригнали или понапрасну. Перешагнул двух беспризорников в драных пиджаках. Уткнулись носами в пол, посапывая сладко, бормоча что-то во сне. Ноги босые, в ссадинах, лишаях подогнули, руками обнялись. Видно, два закадычных дружка. Два других беспризорника, сидя на полу, ругались злобно. И слышалось вперемежку:

— А ты у меня «рыжие бока» спер в пасху, не помнишь?

— А «шпилера» я тебе так, что ли, сунул?

Знал теперь Костя, что «рыжие бока» — золотые часы, шпилера, хемычи — это орудия воров-домушников. Еще один беспризорник, полуразвалившись, посапывая, ухватил Костю за сапог.

— Эй, парень, дай папиросу…

Не получив ответа, цыкнул презрительно себе на штаны, замурлыкал песню, в которой «ехали с громки скокари, парни в лаковых сапожках»…

Открыл глаза привалившийся к стене пожилой мужик с опухшим и синим, как у задушенного, лицом, обросший бородой. Может, и просто бродяга, а может, какой бандит или белогвардеец, чтобы не опознали, нарастил волосья на щеках, на широком, как каблук сапога, подбородке.

Возле печи, на скамье, там, где когда-то сидела Нинка-Зазноба, расположились женщины, больше молодые да красивые, некоторые с накрашенными губами. Они лениво зевали и тускло улыбались, заученно щурили на Костю глаза. Руки были привычно сунуты в рукава плащей, кофт, блузок. На ногах одной из них были надеты модные туфли, как видно агенты взяли ее с какой-то пирушки. Женщины тоже, оживились, увидев его, стали клянчить папиросы:

— Хотя бы одну на всех, начальничек.

Одна женщина сидела поодаль, отдельно от всех. Была в осеннем саке, кашемировом платке, ботах на босу ногу. Казалась спящей, покачивалась мерно из стороны в сторону. Костя подошел к ней, положил руку на плечо. Она подняла голову, и он увидел крупные и черные навыкате глаза, под ними вздрагивающие мешочки, пухлые, слегка подкрашенные губы. Вот так встреча!

— Здравствуйте, Инна Ильинична.

Она слабо улыбнулась, покачала головой:

— Вы ошиблись. Меня зовут Анна Васильевна…

И опять склонила голову. Костя поспешно вышел из камеры, разыскал в канцелярии Грахова, который разговаривал с журналисткой. Потерялась какая-то важная бумага. И он и старушка в очках были раздражены, недовольны друг другом. Услышав вопрос Кости, Грахов неожиданно преобразился, забыл про потерянную бумагу.

— Тут, знаешь, какое чудное дело получается. В Срубном проломе взяли мы весь этот народ, в доме Никитина. Знаешь, был постоялый двор, а теперь жильцы. Тыща человек, поди-ка, стала жить. Даже татары-землекопы живут. Шум что в кабаке. Даже баяны наяривали, это средь, ночи-то. Хобкина с «Хомутом» взяли, беспризорную шатию, да женщин гулевых. Ни одна документа не держит с собой. Вот и забрали тоже, погнали на улицу. А на улице подошел ко мне старичок — такой маленький да белый, как гриб-коровка, и шепчет мне на ухо: вон из того дома в окно кто-то сиганул, в черной куртке. По забору, по забору да бегом. Неспроста что-то. Ну, махнули мы в дом. В угловой комнате женщина, та вот, про которую ты спрашиваешь. Говорит — никого не видела, спала и только. А хозяйка квартиры другое — мол, ночевал мужчина в черной куртке, в шлеме красноармейца. Назад коридором не выходил, она услышала бы, потому как бессонницей мается. Ну, опять к ней. Призналась: был любовник. Услышал, что милиция в соседнем доме, испугался и в окно. Жены боится, как бы не узнала. А кто