Читать книгу "Остановка в Венеции - Кэтрин Уокер"

— Лео, как ты можешь! — воскликнула Люси. — На моих глазах? Идите сюда, вы оба, я вам кое-что покажу. Поразительная вещь. Сходство не полное, но очень близко. Пойдемте, пойдемте.

Она направилась наверх, в комнату с фреской. Мы послушно двинулись за ней.

Фабио и Альберто на сегодня уже закончили, но в огромное незанавешенное окно еще лился свет. Бархатистая вуаль на фреске стала еще на один слой тоньше, краски ярче. Она ничуть не потускнела за время заточения. Люси, встав между нами, раскрыла книгу. «Портрет Лауры».

— Видите?

Мы завертели головами, глядя то на фреску, то в книгу.

— Да, — наконец ответил Маттео. — Кажется, видим.

— Но она изменилась, — заметила я. — Стала суше, не такая юная. Скулы четче. Выглядит мудрее, жестче. А волосы те же, и глаза.

— Да, и при всей безмятежности, — подхватила Люси, — в ее лице есть какая-то… не знаю… отстраненность, словно она видит то, чего не видим мы, ее что-то притягивает. Она смотрит сквозь нас.

— На что-то, куда направлен свет из-за ее спины, — догадался Маттео. — Этот свет ее манит, ведет за собой. Наш взгляд стремится туда же, к тому, на что смотрит она, только оно в буквальном смысле недостижимо.

— А лев смотрит на нее, — вставила я.

— Да, лев наблюдает за тем, как она смотрит, — подтвердила Люси. — Очень впечатляющий прием. Неужели это наша малышка Клара?

Мы помолчали, разглядывая ее отрешенное лицо.

— Жаль, не видно лица у той, что наверху, — посетовала я.

— Она не хотела его показывать, — ответила Люси.

— Если это Лаура, — рассуждал Маттео, — и если удастся получить на сей счет мнение авторитетных специалистов, то связь будет установлена. А еще этот венок, похоже на лавры — повторяющаяся символика или, возможно, намеренная отсылка. Это все точно неспроста, судя по нашим находкам. Правда, и они пока ничего не значат — за исключением шкатулки. Шкатулка ошеломила даже Рональда, а его не назовешь восторженным любителем. Надо выяснить насчет «Лауры». В подписи должен быть какой-то намек. Там говорится о заказчике, но какой может быть заказчик, если это портрет любимой? Смог бы он отдать его кому-то? Или продать?

— А еще этот портрет слишком откровенный, — вставила я.

— Да, намеренно откровенный. Позже он станет автором первого великого изображения возлежащей обнаженной женской натуры, и тоже не зовущей и манящей, а грезящей, завороженной, как здесь. Посмотрите на эту девушку, — Маттео показал на «Портрет Лауры», — сколько чувственности и в то же время целомудрия. Она преподносит себя, но самым эстетичным образом. Эротичная и невинная. Две Венеры в одной.

— Сможем ли мы когда-нибудь это постичь? — спросила Люси.

— Очень надеюсь, — ответил Маттео.

— Надо еще дождаться новостей от Клары, — напомнила я.

— Да, — подытожила Люси, — Клара — ключ ко всему. Надо будет показать Рональду. Посмотрим, что он скажет. И Ренцо тоже, но сперва развлечемся. — Она подмигнула Маттео, а потом обвила нас обоих руками за талию, притягивая к себе.

— Вот увидите, — рассмеялась она, — история искусств нас не забудет!

16 июня

Письмо от Таддеа. Уговаривает заглянуть к ним. Донна Томаса интересуется, как мне живется дома. Я их не видела уже несколько месяцев. Как мне горько тыкать непослушной иглой в это недоразумение под видом одежды, когда в монастырском доме рисуют и поют. Какая веселая жизнь у монахинь… Даже дорогую донну Томасу рассмешило мое неумение управляться с этой невыносимой иглой. Таддеа спрашивает, виделась ли я с Джакомо и ходила ли на бал к Бонвичини. Никого не видела. Она приглашает меня на встречу со своими в гостевой зале через две недели. Будет праздничный стол, Джакомо обещал кукольный театр. Попрошу Винченцо меня сводить. Нукка не будет возражать, ей, чем ближе я к монастырским стенам, тем радостнее. Может, она позволит мне новое платье по такому случаю, надеясь, что больше мне ничего такого не понадобится. Господи, только бы не разрыдаться на глазах у друзей.

20 июня

Винченцо с Нуккой закрылись до вечера в папином кабинете. Напомнило папины разговоры с ней, с этой мегерой, когда она только истерично рыдала и жаловалась. Я тогда была маленькой, и няня Биче меня старалась поскорее увести, но я тоже начинала плакать и проситься к папе. А сегодня я стояла в конце коридора, пыталась подслушать, но не получилось. Когда дверь начала открываться, я шмыгнула к себе. Винченцо ушел куда-то. А я успела на бегу расслышать, как Нукка кричит на бедняжку Пьеру.

К ужину Винченцо не вернулся. Малышки болтали за столом, а их озорники братья толкались и дразнились. Дзуане и Лоренцо разговаривали между собой. Нукка и я молчали. Я разбита тиранкой наголову.

Поздно вечером видела из окна одинокую белую голубку, летящую в струях иссиня-сливового воздуха над каналом. Одна, ни стаи, ни друзей. Такая одинокая и прекрасная. Ее не принимают, потому что она отличается от остальных цветом оперения. Интересно, она сознает свою красоту или только переживает из-за одиночества? Я смотрела, как она то взмывает вверх, то ныряет вниз, пока не спустилась темнота и голубка не вернулась на свой одинокий насест. Так мне кажется. Такие вот у меня невеселые думы.

24 июня

Сегодня папин день рождения. Мы — Винченцо, Дзуане, Лоренцо и я, — как и в прежние скорбные годы, понесли цветы в церковь Сан-Джаниполо. Посидели в нашей часовне. Глупо так говорить, но все же как приятно снова ощущать нас всех одной семьей. Ангел над могилой матери всегда казался мне добрым вестником, несущим ее любовь так рано осиротевшей дочери. Папа рассказывал про этого ангела, когда я была маленькая. Он говорил, у мамы было такое нежное и прекрасное сердце, каких не сыщешь на этой земле. Теперь они снова вместе, и ему, наверное, хорошо.

Мы сидели молча. А потом Дзуане и Лоренцо отправились состязаться на лагуну. Я не смогла сдержать слезы при мыслях о папе. Винченцо обнял меня, и я уткнулась в его плечо. «Не бойся, Клара, — сказал он, — все будет хорошо». От этих утешений я окончательно размякла и разрыдалась, изливая свое отчаяние. Винченцо очень добрый и благородный, не такой веселый и открытый, как папа, но тоже молодец. Он пересказал мне свой разговор с Нуккой. Он ее не винит, считает, что в ответе и за нее тоже, но она не должна препятствовать воплощению дара, которым наделил меня Господь и который Винченцо намерен во мне развивать. Винченцо отличный художник и большой знаток; он преклоняется перед благородством человеческого духа и свято верит, что в нем, в духе, отражено величие самого Господа нашего. Он уговорил Нукку, что мне необходимо учиться, что здесь нет ничего неприличного, что это благословение Господне и что он просто требует этого как глава семьи. «Неужели она так просто сдалась? — удивилась я. — Не может быть. Наверняка что-то затеяла. Что она потребовала взамен?» «Пони для мальчиков в Рипозе, — ответил Винченцо, — и учителя танцев для девочек». Для толстушки Джеммы? Меня разобрал такой смех, что даже серьезный Винченцо не удержался. Благослови тебя Господь, мой добрый брат, ты достойный сын своего отца.