Читать книгу "Завидные женихи - Нонна Кухина"

«Эврика!»

Решение созрело внезапно, само собой, причем такое простое, что Валентина даже тихонько засмеялась.

«Ну конечно! Авокян из двенадцатой!»

В двенадцатой палате, относительно Леночкиной в другом конце коридора, уже месяц лежала пациентка профессора Малютина. Вот уж у нее точно была саркома матки, прооперированная, с самыми что ни на есть кошмарными показателями. Малютин говорил, не выживет. Небезопасное, конечно, мероприятие, но медсестре, да еще в ночную смену, которая как раз предстояла Валентине, добраться до ее истории болезни и, заменив имя, откопировать пару листков, было, если подумать, вовсе не так уж сложно.

«А что? Пусть этот буржуй раскошеливается, раз все равно собрался. У моей дочки американских поклонников нет!»

7

От отдельной палаты Леночка отказалась наотрез. Нет, и все! Что вообразил себе этот ненормальный?! Сережины нуворишеские замашки, что и говорить, шли вразрез с бабушкиными правилами интеллигентного поведения. Как ни уговаривала медсестра Валентина, вдруг почему-то ставшая предупредительной и доброй, Леночка соблазну не поддалась.

«Ясно почему! За деньги теперь все добрые!»

Она представила себе, как бабушка, старенькая, больная, обходится в самой обыкновенной душегубке на десятерых и ползает в туалет в другой конец отделения. Таким, как она, а не Леночке, нужны отдельные комнаты с удобствами и расторопные медсестры.

– Не обижайте нашего американского соотечественника, неудобно, – в голосе Валентины послышалась то ли просьба, то ли угроза.

– Стыдно вам! – не смутилась Леночка. – Посмотрите кругом, я, что ли, тут самая больная?!

Несмотря на пугающий диагноз и постоянную слабость, Леночка так и не сумела до сих пор адекватно оценить то, что с ней происходит, поэтому ей, по привычке, казалось, будто она в любом случае здоровее не только восьмидесятипятилетней старушки, но и своих соседок. Их, кстати, теперь уже снова было три.

Разочаровал ее в этом смысле только Казаков, во время обхода присевший и к ней на постель.

– Дела-то ваши хуже, чем мы думали, – сказал он грустно, – придется вам после полной гистеэктомии пройти еще курс химиотерапии, а затем дистанционное облучение.

– Но… но я же чувствую себя вовсе… вовсе не так плохо… – робко заметила она. – Почти как всегда, можно сказать…

– Как всегда? – профессор вроде бы удивился. – Ничего нового? А слабость? А дурнота? А кровотечение?

– У меня с детства анемия, и рвота бывала, а кровь… не знаю… но сейчас ведь ее уже нет…

– Да, я и сам несколько удивлен, но показатели резко ухудшились за последнюю неделю. Что ж поделать. Держитесь, операция послезавтра, в восемь утра.

– Послезавтра? Уже? – У Леночки внутри будто затикала бомба, предназначенная взорвать ее будущую счастливую семейную жизнь, на которую она последние дни все равно продолжала надеяться.

– Ждать, увы, нечего.

«Ни мужа, ни ребеночка?.. Нет, не может быть!»

– Может, еще раз проверить? Как-нибудь по-другому? Может быть, есть еще какие-то возможности? Дороже? – спросила она в отчаянии, умирая от стыда. – Скажите Сергею, он заплатит…

– А ты быстро освоилась, молодчина, – получив от Валентины новую эсэмэску с цифрами и припиской «привет от вашей Леночки», Сережа еще раз навестил свою протеже.

Бледненькая, она от его слов покраснела, как спелый помидор.

– Это… я… поймите!..

– Да ладно тебе, не совестись, все правильно, – Сережа чуть усмехнулся, принимая ее стыд за отлично разыгранную репризу. – Сказал – заплачу, значит, так и будет. Ты чего от отдельной-то отказалась? Думала, у меня на все не хватит?

Взглядывая на него лишь украдкой, исподлобья, Леночка чувствовала себя точно как когда-то в третьем классе: этот принц тоже, кажется, способен был сожрать весь торт в одиночку! Хотя – и здесь ее житейская мудрость явственно давала сбой – как может бескорыстная щедрость равняться жадности? Какой у Сережи может быть к ней интерес? Не влюбился же он, в самом деле!

«А если? – спрашивала она себя. – Если влюбился? Поедешь ты с ним хоть на край света?»

Готовность идти за любимым на край света была ее личным и, может быть, главным критерием, даже если бабушка и возражала резонно против него.

«Край света – это в нашем случае Америка? Тоже мне подвиг!»

– Да, у вас на все хватит, – сказала она не слишком уверенно, – у таких, как вы, всегда на все хватает!

– А какой я? Ты знаешь, конечно? – Сережа почти собрался уходить.

Максималисты те же дураки, только с претензией. Иметь с ними дело бессмысленно, а в первую очередь скучно.

– Так знаешь или нет?

– Нет. – Леночка признается ему и себе, что он прав, ничего она, в сущности, о нем не знает.

Что за женщина была его мать? Может быть, он не просто так сбежал от нее на другой континент. Что, если он своими деньгами помогает не только ей, Леночке, но и еще каким-нибудь сиротам по всему миру? Вдруг, если приглядеться внимательнее, богатство вообще не порок? Ее собственный отец тоже ведь был не беден, а разве повернется у нее язык даже в шутку назвать его нуворишем и тем более вором?

– Рассказать? – спрашивает Сергей немного насмешливо.

Леночка, впрочем, заметила, что с насмешкой он делает и говорит почти все. Красивый, богатый, удачливый, он почему-то кажется ей ужасно одиноким. Ей хочется его пожалеть. Даже если мудрая Мария Савельевна утверждает, что ореол одиночества для мужчины как для цветка сладкая пыльца, приманка, каприз эволюции, а для женщины жалость – основная причина разочарований.

– Да, – отвечает она, – конечно, расскажите.

8

Решение жениться созрело у Сережи за полдня до Леночкиной операции. Собираясь в больницу, он разложил по пакетам термос с горячим куриным бульоном, свежесваренный клюквенный морс в бутылке из-под минеральной воды, пригласительные билеты на рождественский бал в Венскую оперу в следующем декабре и антикварное серебряное кольцо с изумрудами работы парижского ювелира.

От двух своих воспитателей (в отличие от Инны он не считал своим настоящим отцом ни того, ни другого) Сережа в равной мере унаследовал простую заботливую нежность и пылкую театральность красивых жестов. Два противоположных начала иногда бились в нем не на жизнь, а на смерть, как разругавшиеся близнецы, и только теперь заключили – может быть, временное – перемирие, чтобы он в третий раз попытался стать счастливым. Теперь, когда у матери уже нет возможности ему помешать.

Созерцая, как он – подобно Гордону – выметывает на прикроватную тумбочку свои разнокалиберные дары, Леночка невольно умилилась его мальчишеской наивности и секунд на пятнадцать даже забыла о скором крушении своих было вспыхнувших девичьих надежд.