Читать книгу "Дом Ночи - Дмитрий Колодан"

В такую погоду нечего и думать о том, чтобы выходить в Лес, как бы Иве того ни хотелось. Кто ж ее отпустит, если даже Матушка не выходит за порог?

– Еще чего, – фыркнула Доброзлая Повариха, стоило Иве об этом заикнуться. – Заблудишься, а кто тебя искать будет? Уж точно не я – я в этот снег ни ногой. А сама ты обратной дороги не найдешь, что бы ты о себе ни думала.

Ива понимала, о чем говорит Роза: снег заметал следы быстрее, чем они появлялись. Отойдешь от дома на сотню шагов и навсегда пропадешь в белой круговерти. И потому Ива торчала дома, теряя счет дням и неделям.

Почти все время она сидела у окна в своей комнате и, прижавшись носом к холодному стеклу, смотрела на кружащие снежинки. Они походили на крошечных белых бабочек, порхающих в полосе желтого света от уличного фонаря. Медленный, беззвучный танец зимы. От дыхания стекло запотевало, а потом покрывалось изморозью, которую Ива соскребала ногтями. Подушечки пальцев потом покалывало от холода.

Иногда, чаще всего темными ночами, Ива видела, как к дому подходят большие белые звери с длинной шелковистой шерстью и круглыми глазами. Они останавливались за невидимой под сугробами оградой и подолгу смотрели на светящиеся окна. Но ни разу ни один из них не попытался приблизиться. Ива не имела ни малейшего понятия о том, что это за звери и чего они хотят. В книгах профессора Сикорского подобные создания не упоминались.

В самом доме стало удивительно тихо. Словно снег, выпавший снаружи, заглушил и все звуки внутри. Кто-то из жильцов впал в спячку, прочие редко покидали свои комнаты, разве что ради общего ужина. Но и там они редко разговаривали между собой. Все чаще ужины проходили под мерный стук ложек. Ива, будь у нее такая возможность, и сама бы с радостью впала в спячку до самой весны, но она не знала, как это делается. Десять попыток – и все закончились неудачей. Ничего не оставалось, кроме как продолжать смотреть в окно и ждать, когда же разойдутся облака и появится солнце, когда же прекратится снег.

– Это мой последний снегопад, – объявил как-то профессор Сикорский за ужином.

Повариха, которая как раз наливала ему суп, вскрикнула и уронила половник, залив потертый плед желтоватой жижей. Лицо ее посерело, верхняя губа поползла вверх, обнажив крупные зубы и бледные десны, – еще чуть-чуть, и она переменится. Но за столом была Матушка, и, видимо, это помогло Розе удержать себя в руках. Она громко выдохнула, широко раздувая ноздри.

– Эй! О чем ты таком говоришь, старый хрыч?

Старик даже не заметил, что его облили супом и какой опасности им всем удалось избежать. Глянув на Повариху, он рассмеялся, будто закашлялся. Иве показалось, что в его смехе совсем нет радости – только усталость и обида.

– Ты знаешь, о чем я, – сказал Сикорский. – Я слишком стар, и время мое на исходе. Пора с этим делом заканчивать. Хватит.

– Это ты стар? – Повариха презрительно фыркнула, видимо, забыв, что сама же назвала его «старым хрычом». – Еще чего! Между прочим, кое-кто здесь куда старше тебя.

– Неужели? – прищурился профессор. – И ты, и я, мы оба знаем, что дело здесь не во времени.

Когда он начал говорить, его слова сочились желчью, однако к концу фразы от нее не осталось и следа. Опустив голову, Сикорский уставился на свои руки. Ива проследила за его взглядом. У профессора были длинные пальцы такого цвета, будто их вылепили из свечного воска. Кожа тонкая, что папиросная бумага. Сейчас пальцы дрожали.

– Ты бросай эти глупости, – сказала Повариха. – Лучше почитай нам свой некролог.

– Слишком долго, Роза, – проговорил Сикорский, не поднимая головы. – Слишком долго. Все эти годы я жил надеждой, а вдруг? Не знанием, как полагается ученому, и даже не верой. Но моя надежда как песочные часы. С каждой секундой из них вытекают песчинки, одна за другой. А вместо них остается пустота… Одна за другой. Их уже почти не осталось и скоро не останется совсем.

– Глупости, – заявила Повариха. – Голова большая, а умишка в ней – с ноготок! Даром что ученый… Ишь чего навыдумывал! Мадам, ну скажите ему!

И сквозь презрение в голосе прозвучал неподдельный испуг. В отличие от Ивы Повариха понимала, о чем говорит старик, и ей это не нравилось. Лицо становилось все бледнее, скоро она уже не сможет себя контролировать. Ива быстро огляделась, высматривая пути к отступлению. Когда все случится, думать будет поздно, а попасть Поварихе под горячую руку ей хотелось меньше всего.

Матушка долго молчала, не глядя на профессора и Повариху. Взгляд бездонных черных глаз устремлен в бесконечность.

– Оставь его, Роза, – сказала она в итоге. – Он знает, о чем говорит.

– Но мадам! – Повариха выпрямилась, и вот тут-то все и случилось.

Роза переменилась в одно мгновение. Ее лицо стало белее мела, белее молока, побелели даже губы. Ее добрые глаза налились кровью, да так, что по белоснежным щекам потекли темно-красные капли. Рот перекосило, а из груди вырвался злобный рык – не человеческий крик, но звериный рев. В уголке рта вспенилась темная слюна. Сорвав с пояса мясницкий тесак, Повариха обрушила его на стол – удар был такой силы, что лезвие по рукоять погрузилось в твердое дерево. Таким ударом она легко бы могла отсечь кому-нибудь голову.

Жильцы, которые сидели слишком близко к переменившейся Поварихе, бросились врассыпную. Даже те, кого смерть, в обычном понимании этого слова, нисколько не пугала. Кое-кто предпочел и вовсе исчезнуть, раствориться в воздухе облачком дыма. Китайские Младенцы с писком забились под стол. К несчастью, Ива была уже слишком высокой и понимала, что под столом на всех места не хватит.

Впрочем, сейчас Повариху нисколько не интересовали ни Китайские Младенцы, ни другие жильцы. Кровавые глаза глядели на Матушку Ночи.

– Безглазая ведьма, – зашипела Роза. – Дьяволово отродье… Да как ты смеешь…

Черная пена пузырилась на губах. На своем веку Ива повидала немало чудовищ и монстров, и страшных, и странных, но лишь немногие из них могли сравниться с переменившейся Поварихой. Роза вырвала тесак из столешницы. На пол полетела посуда: вилки, ложки, тарелки с недоеденным ужином; фарфоровая супница подскочила, будто тоже хотела сбежать. Под столом кто-то захныкал, кто-то заскулил.

Лицо Матушки оставалось спокойным и печальным. Она предвидела перемену, заранее знала, что случится с Поварихой.

– Роза, – вздохнула она. – Ты устала. Тебе нужно отдохнуть.

– Ах ты… – взвыла Повариха, но Матушка уже подняла руку и кончиками пальцев коснулась ее запястья.

Кровавые глаза Поварихи тут же закатились, и она рухнула на пол, как подрубленное дерево. От удара содрогнулся весь дом, лампа закачалась под потолком, и по стенам заплясали длинные тени. Под столом заверещали Китайские Младенцы, расползаясь в стороны. Матушка нагнулась к Поварихе и ласково погладила ее по голове.

– Спи, мой друг, спи… Еще не пришло время для твоей ярости.

Единственным, кто не произнес ни звука, был Сикорский. Он так и сидел в своем кресле-каталке, сложив руки на коленях, с таким видом, будто вообще не заметил, что произошло. Когда он заговорил, то не повернулся к Матушке.