Читать книгу "Тайна крови - Екатерина Романова"

— Это не решение проблемы!

— Тем не менее, если вы хотите помощи от Александрин, вам придется пойти на ее условия. На все ее условия, — акцентировал фет Сайонелл. В душе шевельнулись нехорошие подозрения. Он черкнул на планшете цифру с кучей нулей и показал Хартманам. — Гонорар за каждое посещение Аклуа Плейз.

Я округлила глаза и пару раз моргнула. С таким гонораром я за неделю стану миллионершей.

— Мне хватит десяти тысяч, — поправила совесть. Рейгверды жизнь на плаху ради нас кладут, многим жертвуют, как, впрочем, и сами Хартманы. От меня не сильно убудет, а десяти тысяч с лихвой хватит, чтобы больше нигде не работать, помогать фету Сайонеллу и заниматься балетом. Ребятам на учебу такими темпами я соберу за полгода! Обоим. И дело вовсе не в моем альтруизме! Ладно бы великогады из своего кармана платили или из кармана членов Конгресса! Так ведь это деньги налогоплательщиков! Мои, Лоби, феты Шурьи и прочих бабок из моего подъезда. Ну, допустим, фете Шурье поделом, языком надо меньше трещать, с нее бы я взяла в качестве моральной компенсации, но есть же множество других. Что-то подсказывало, Великогадище на сумму моего гонорара налоговую нагрузку проиндексирует!

К счастью, ни фет Сайонелл, ни присутствующие Хартманы возражать не стали.

— Что-то еще?

— Помимо письменного соглашения? — с тем же ехидством процедил Оуэн, чья идеально прямая спина уже подрагивала от боли. С его болезнью нельзя волноваться, а из-за меня он под таким колоссальным давлением, что болезнь может унести его в любую минуту!

Присутствующие посмотрели на меня. А у меня было это самое «что-то еще». Важное такое. Точнее даже парочка «что-то еще-в».

— Анонимность. И отдельная кровать.

Взгляд мимо воли метнулся к Харви, но он смотрел на меня с невозмутимым спокойствием, будто между нами ничего не произошло. А что произошло? Безумие во Флай Скай и неудачный подкат в сфере? Он делал все, чтобы склонить меня к сотрудничеству через постель. Сейчас же этого не требуется, я соглашаюсь добровольно, но кроватный пункт меня все равно заботил.

— Кровать не составит проблемы, а анонимность в наших интересах, — Кайл закрыл глаза, составляя договор. Через несколько минут, за которые, казалось, я сгорю дотла от обжигающе ледяного взгляда Ползучего Великородия, которого всеми правдами и неправдами избегала, у всех присутствующих пискнули планшеты.

Договор обсудили быстро, внесли незначительные правки, на которых настаивал Харви. Кровать. Менять ради меня планировку своей сферы он отказался. Гад!

— Начнете сегодня, — порадовал старший Хартман, но поспешила его осадить, проставляя, с разрешения Оуэна, подпись в его планшете под договором.

— Нет. Сегодня я проведу вечер со своей семьей. Мне нужно поговорить с ребятами и подготовить их к переменам.

— Пункт о конфиденциальности, — предупредил Кайл.

— Я помню. Приступлю завтра.

— Отлично, — сухо процедил Харви. — Журналисты будут через двадцать минут, Кайл.

С этими словами голограмма Ползучего Великородия пропала. Чего это мы так невозмутимо нервничаем?

— Что ж. С Харви вы уже работали, будет действительно проще и дальше продолжать с ним, — согласился Сэймир. — Мне пора заступать на пост в сфере. Вызови, если понадоблюсь на конференции.

Вторая голограмма погасла, оставив нас наедине со старшим Хартманом. Циничным. Холодным. Жестким.

— Теперь мы можем идти? — негромко пролепетала я, бросая тревожные взгляды на Оуэна. Он совсем плохо выглядел. Держать лицо в присутствии пираний, которые только и жаждут его крови, давалось ему нелегко.

— Пожалуйста.

И столько в этом безобидном слове яда, что странно, как он сам от него пеной не изошел. Подскочила и бросилась к выходу с такой скоростью, словно за мной пустынный мертвоед гнался. Мы забрали Лоби и в полной тишине, окруженные мужиками в красно-черной военной форме пятого дистрикта добрались до пафосного волара с флажками и мигалками, принадлежавшего фету Сайонеллу. Точнее, посольству пятого дистрикта, но читай — Оуэну Голду.

Только оказавшись в воздухе, я смогла расслабленно вздохнуть и откинуться на спинку мягкого сиденья. Фет Сайонелл тоже откинулся и закрыл глаза.

— Вам необходимо поставить капельницу. Вашу руку, пожалуйста.

Лоби понимала, что сейчас не время для разговоров, любопытства и тем более упреков и нотаций. От нее требуется лишь обеспечить максимальный комфорт пациенту и заботу о его здоровье.

— Спасибо вам, — произнесла едва слышно, поскольку совесть душила похлеще обернувшегося вокруг жертвы питона. — Не представляю, где бы я сейчас была…

— В тюрьме. Уверен, представители конгресса обрывают планшеты Хартманов в этот миг и требуют немедленно с тобой разобраться. Заявить им о твоей искре они, понятное дело не могут, но ситуация незавидная.

Я прикусила губу, а вместе с ней и язык. Совершая побег, я думала лишь о себе и своей семье, но о том, что это произведет подобный фурор даже не предполагала. Все же Харви не обычный мужчина, а правящий и это все усложняет…

— Фет Сайонелл, старайтесь меньше волноваться, болезнь прогрессирует, — голос Лоби дрожал, но она старалась не выдавать своего волнения.

— Я успокоился. Ставьте капельницу.

— Я поставила.

В воларе повисло молчание. Сердце пропустило удар, пропустило другой, горло свело, словно в него песка засыпали. Оуэн Голд не почувствовал укола…

— Просто отвлекся на разговор, — рассеянно улыбнулся он, сжимая и разжимая руку, в которую сейчас втекало лекарство. Лекарство… Смесь витаминов. Увы, но ничего лучшего, чем мощнейший коктейль из нейростимуляторов и витаминов человечество от болезни Торкинсона придумать не смогло. — Сейчас нам нужно переодеться и дать интервью.

— Интервью? Вам в больницу нужно! Требуется покой!

— Александрин, совсем скоро у меня будет все время этого мира, чтобы спокойно лежать. Точнее, чтобы спокойно разлететься по всему дистрикту и лежать в разных его местах. Жизнь — она сейчас. Не будет никакого «потом».

В васильковых глазах плескалась озорная юность. Как так возможно? Душа не чувствует старости. Мне казалось, я точно такая же, как была в детстве, но тело выросло, изменились эмоциональные реакции и рассуждения, но не потому, что изменилась душа, а потому, что она втиснута в рамки, навязанные обществом. Если их убрать — я та же озорная девчонка, которая с радостью закинет ноги на диван и, устроив на коленях большую миску с рисовыми шариками, будет смотреть телепатовизор до вечера, или прокатится на каруселях, или будет бегать под дождем, закинув голову наверх и ловить ртом вкусные капли… В глазах старика сейчас я видела маленького мальчика, который отчаянно не хотел умирать, но которого поставили перед фактом. Он пытался успеть надышаться перед смертью, успеть сделать все самое важное. И почему-то самым важным для него стала я. Моя единственная ниточка, связывающая с отцом, скоро порвется.