Читать книгу "Бар «Безнадега» - Мира Вольная"

Я почти злюсь на нее за то, что все-таки показала мужика несостоявшейся маньячке. Не из-за маньячки, из-за самой Эли. Я примерно представляю, сколько энергии тратится на подобные фокусы. Эта «почти злость» тоже на меня не похожа. Я достаточно редко испытываю что-то подобное. Но с Громовой… с ней вообще все через задницу, собственные реакции, мысли, желания. И мне это не особенно нравится. Сильные эмоции – плохо для бизнеса.

Я поднимаюсь на ноги, стою рядом с кроватью еще какое-то время, а потом все-таки принимаю решение. Кладу руку на высокий лоб.

- Спи, - собирательница не сопротивляется, погружается в глубокий сон тут же. А я выхожу из комнаты. Из собственной, между прочим, комнаты.

Блеск.

Спускаюсь на первый этаж и, вопреки решению, иду на улицу. Надо проветрить мозги, надо сбросить непонятное напряжение, раздражение и злость. Немного досаду. Я надеялся, что это все же Ковалевский постарался, что он даст мне повод… Но… Нет так нет. Значит, в следующий раз.

Я ослабляю контроль, позволяю себе расслабиться, чувствуя, как трещит тело, как гудят и звенят мышцы спины, как часть сути проявляет себя, соскальзывает с цепей.

Хорошо.

А через полчаса я снова во сне Куклы, наблюдаю за тем, как она «извлекает» душу. Сначала убивает тело, а потом «извлекает». Странно, но в этом ее сне помимо нее и тела есть и я, и Громова. Громова… на себя не похожа: слишком худая, непропорциональная, вытянутая. Челюсть, руки, острые локти. Рот, как у киношного Джокера, спутанные грязные волосы, серо-сизого цвета кожа. Эли стараниями Куклы превратилась в страшилку из детской книжки. И мелкая смотрит на нее почти осмысленно, не боится Громову больше, по крайней мере сейчас… Наоборот, чувствует, что сильнее, что лучше, что может победить… Это чувства обиженной маленькой девочки, и несмотря на то, что они картонные, они сильные. Помимо прочего там обида и злость.

Кукла смотрит на Элисте долго, пристально и чем больше смотрит, тем меньше боится.

А потом расправляет плечи и оглядывается на меня, улыбается, хочет, чтобы я из сна наблюдал за тем, что она делает, как она это делает. И улыбка немного неуверенная, но открытая, тоже почти осмысленная. Латентная маньячка распределила роли и расставила бумажных кукол на сцене собственного сознания. И ей определенно нравится то, что получилось. Этот сон – не кошмар, этот сон – ее фантазия, хорошая, приносящая удовольствие фантазия.

Все это… могло бы быть забавным, но ничего кроме усталого вздоха не вызывает.

Извлекает юное дарование тоже… своеобразно… Не так, как извлекают собиратели, а так, как она представляет… Нет, не представляет, хочет, чтобы было.

Сначала отталкивает от женщины Элисте, уже склонившуюся и скалящуюся, с собравшейся в уголках губ слюной, уже схватившую тело за горло, а потом приседает сама. Элисте отшатывается, качается.

- Уйди! – кричит Кукла Громовой в лицо, и собирательница исчезает почти мгновенно, просто растворяется, будто мыльный пузырь, будто ее тут и не было никогда. Без спецэффектов и тумана, схлопывается будто в себя.

Кукла улыбается еще шире из-за гордости собой. Ее руки светятся, она что-то мурлычет себе под нос.

- Не бойся, все будет хорошо, - восторженно-ласковое.

Легкое прикосновение, и женщина выскальзывает из распростертого тела белым дымом, дрожащим маревом, а девчонка выпрямляется. Никакого напряжения, никаких усилий. Все… просто…

За спиной только что убитой распахиваются белоснежные крылья. И Куклу совсем не беспокоит то, что убийца – она сама.

Хочется ржать.

Неприлично. Громко. От всей души, если бы она у меня была. Хочется встряхнуть недособирательницу так, чтобы зубы щелкнули, и спросить, чем она смотрела сегодня, чем меня слушала. Может, она не наивная? Может, просто тупая?

После сегодняшнего извлечения я ожидал кошмаров, монстров, чудовищ, которым бы позавидовал Ад, но это…

Сопливо-ванильная хрень, где разве что феи Динь не хватает…

Если, конечно, не брать во внимание женщину, которую снова убила Кукла.

Восторженная улыбка не сходит с губ недоразумения, она что-то говорит женщине, мне придуманному, сжимает мои пальцы, светится ярче. Ее руки сияют как галогеновая лампа, как долбаный неон.

А мне надоело. Это скучно и очень по-детски.  

Я выскальзываю из сознания несостоявшейся психопатки и возвращаюсь в себя. Готов почти материться, потому что… Мне жаль, Эли, но тебе придется поговорить с Куклой. Объяснить и рассказать. У меня, судя по всему, вышло хреново.

Я валюсь на кровать в гостевой, проверяю почту, включив телефон, и на этот раз не сдерживаюсь, ругаюсь сквозь зубы. В мессенджере сообщение от Дашки. Дашка заболела, подхватила какую-то человеческую дрянь и завтра, точнее сегодня, никуда не идет, останется дома.

Я пишу, говорю, что приеду все равно и привезу лекарства. Но мелкая только ржет в ответ, пишет, что в этом нет необходимости и режим «заботливого папаши» ее пугает, а мне не подходит.

«Ты бесишь меня, Дашка», - набираю короткое.

«Знаю. Спокойной ночи, Аарон».

Да уж…

Но ночь на удивление проходит действительно спокойно, хотя спать в гостевой непривычно и непонятно, а понимание того, что через стенку в моей кровати, под моим одеялом Элисте корежит и дергает за все нервные окончания.

Просыпаюсь я ближе к одиннадцати и иду на кухню. В холодильнике с прошлого раза должно было что-то остаться. Жрать хочется зверски.

Громова еще спит. Не проверяю, но знаю совершенно точно, что спит. Не проверяю, потому что просто не удержусь.

В холодильнике только пакет молока. Скисшего.

Спасибо тебе, Господи, за доставку.

Элисте вниз спускается, когда я со своей порцией сырников уже благополучно разделался. На ее появление я реагирую почти так же, как в баре. Вскидываюсь, напрягаюсь, собираюсь.

Она в джинсах и футболке, растрепанная, немного сонная, расслабленная.

Замирает в дверном проеме, смотрит прямо на меня. Смотрит в тишине, разглядывает открыто, без наигранного стыда и стеснения. В этом вызов. Она сама один сплошной вызов.

- Доброе утро, Лис, - салютую ей чашкой кофе. И кажется, что я вижу лески и багорные крюки, протянувшиеся от меня к Эли. Что могу коснуться их и услышать гудение. Низкое, напряженное, тугое.

- Доброе… Аарон, - чуть улыбается она. – У меня всего два вопроса, - проходит и садится напротив, - где мой телефон и есть ли еще кофе?

Я молча протягиваю ей мобильник и бумажный стакан, тянусь за тарелкой с сырниками. К трубке Громова не прикасается, делает глоток кофе, прикрывает глаза. А когда открывает, что-то мелькает на их дне. Какой-то вопрос.

- Спрашивай, - пожимаю плечами, откидываясь на спинку стула.