Читать книгу "Самые яркие звезды - Анна Тодд"

– Что случилось? – Я почувствовала тревогу. После возвращения брат приходил ко мне только раз.

– Мы с отцом поссорились.

– Опять разборки? Или уже скандалы? – спросила я, сев рядом с Остином на холодный бетон.

– Всякое. Я ему чуть не врезал.

– Да ладно!

– Он сам на меня бросился. Кари, он меня довел. Ты ведь его знаешь. Сидит весь такой правильный, все знает. «Так делай, так не делай, когда я был в твоем возрасте…»

– Знаю, знаю. Поверь, я свою порцию сполна получила.

Остин продолжил говорить, совершенно меня не слушая:

– Ты понимаешь, ему на нее наплевать. Вообще. Когда я спросил, знает ли он что-нибудь про нее, он просто засмеялся. Клянусь, Кари, засмеялся. Прямо при Эстелле. Думаешь, от нее так и не было известий? А у тебя?

Я покачала головой. Я уже привыкла только головой качать, когда речь заходила о маме.

Она. О ней. Мама.

Я сразу поняла, о ком говорит брат.

– Нет, – сказала я. Внутри у меня заныло.

– Она где-то недалеко. Я знаю. Чувствую.

– Остин. – Я взяла его за руку.

В нашей семье не принято демонстрировать теплые чувства. Только мама была совсем иной. Маленькую, она обнимала меня по малейшему поводу, помогала прибраться в комнате. Позже всегда гладила меня по спине перед сном, порой выводя пальцем на моей пижаме разные слова. Доброй ночки. Люблю-люблю. Кар-кар-карина.

– За нее не переживай, Остин. Она не маленькая. И сделала свой выбор. Ты с ума сойдешь, если будешь все время о ней думать.

Какая же я лицемерка.

Я сама, как ни старалась, не могла не думать о маме. Иногда мне мерещилось, что я вижу ее в магазине. Когда я мыла посуду, в голове звучал ее голос. Ложась в постель, я плакала, пока не засыпала. Мама была повсюду. И нигде ее не было. А я страшно обижалась, причем сразу на весь мир. Как она могла уйти? Как могла бросить нас и больше не появляться? И почему она нас не отпускает?

– Надоело мне здесь, Карина. Хочу куда-нибудь уехать. Не к Руди… в другое место. А у тебя уже прошло желание?

Ого. Вот он о чем.

Давным-давно мы планировали побег. Продумали все до последней мелочи. Я буду официанткой, а он – менять шины и заправлять автомобили. Я нашла бы симпатичный ресторанчик с клетчатыми скатертями и работала под началом официантки постарше, какой-нибудь разбитной девицы по имени Филлис, и она называла бы меня деткой. Остин трудился бы изо всех сил и не попадал бы в неприятности, вкалывал бы с раннего утра и до позднего вечера. Потом, мечтали мы, хозяин автозаправки увидит, какой у него хороший работник, и научит парня ремонтировать машины. Остин станет отличным мастером. Если направит усилия на решение проблем, а не на создание…

Мы себе столько всего напридумывали – тогда, на тахте в комнате у Остина, уже после того, как нас отправляли спать. Знали, что никто не заметит. Они больше не приходили нас проверять. Уже тогда родители для нас были «они». «Мы» и «они».

Я объясняла Остину: нас не проверяют, потому что мы уже большие – почти двенадцать; потом говорила – тринадцать, четырнадцать. В пятнадцать он перестал спрашивать. Мы часами болтали, мечтали о будущих путешествиях, о том, как поселимся в каком-нибудь небольшом городке. Мы понимали свои возможности. Я стану официанткой, он – механиком. Или он музыкантом, а я – художницей. Или стеклодувом.

Мне была важнее вера Остина, чем собственная. Я запутывала его в словесные сети, тянула за собой, пока у него не появлялась надежда на лучшую жизнь. И когда он начинал верить в нашу общую мечту, я переводила дух и сама начинала верить в такое блестящее будущее. Я говорила громким шепотом и прикрывала брату уши ладонями, чтобы до него не доносилось эхо безнадежности – снизу, из комнаты родителей.

– Куда бы нам поехать? – спрашивала я.

– В Аризону. В Барселону. Куда угодно. Черт, я мог бы поехать к бабушке…

– Ты хоть знаешь, где твой паспорт?

– Знаю. Где и твой. У папы, в ящике стола.

До переезда в Джорджию папа говорил, что его пошлют в Германию. Давно я не видела маму такой довольной – она мечтала побывать в Мюнхене: у нее подруга переехала туда после школы.

Мы спешно оформляли паспорта. Мама изучала железнодорожные маршруты по Европе, запоминала немецкие слова. Когда мы просыпались, слышали «гутен морген!», когда возвращались из школы – «гутен таг».

– Кари, послушай, – как-то сказала она с широкой улыбкой. – Шонс веттер хейт, нихт вар? Сегодня прекрасная погода, правда?

– Мама, сегодня дождь! – поддразнила я.

– Ой, не будь занудой! – Она рассмеялась. – А как тебе такое: дас синд майне киндер, Карина унд Остин. Я, зи зинд зер гут эрзоген вилен данк.

Остин услышал свое имя и тут же примчался.

Мама сияла.

– Я сказала: это мои дети – Карина и Остин. Да, они послушные. Спасибо.

– Остин – послушный? Мама, ты шутишь? Нельзя так обманывать бедных немцев! Остин – и трех дней не пройдет – непременно нарушит какой-нибудь международный закон.

– Ха-ха-ха, – сказал Остин.

Мы засмеялись.

В тот вечер мама приготовила домашние спагетти…

Нетрудно помнить те счастливые дни. Слишком их было мало.

Глава 66

Мама стала прежней. Оживленная, но не взвинченная. Заботливая, но без фанатизма. Понимающая и снисходительная, она походила на маму, каких показывают в кино, – всегда найдет правильные слова. Непрерывно стирала, мыла, сортировала и складывала наши вещи. Свои красивые тарелки и винтажные украшения. Игрушки и одежду. Никогда еще наш телевизор столько не отдыхал.

– Придет день, и они будут дорого стоить, – говорила она, просматривая старые журналы. – Когда печатное слово станет редкостью.

Она вообще любила представлять, какое нас ждет будущее, – и любила быть ко всему готовой.

В тот вечер я сидела за кухонным столом, а мама стояла у меня за спиной и протаскивала пряди моих волос через дырочки в специальной шапочке для мелирования. Пытку я сносила с радостью: очень хотелось такие же волосы, как у моих одноклассниц Эшли и Тиффани. Мы уже почти все сложили сами – еще до приезда перевозчиков, которые должны были заниматься упаковкой. И только свои пластинки мама пока оставила и даже подпевала Аланис Мориcсет в самых зажигательных местах.

– От Парижа до Лондона всего два часа. Представляешь?

Мама кружилась по кухне, не сняв даже перчаток. Когда Аланис запела «Ты должен знать», она вздернула вверх сжатые кулачки, словно в боевом приветствии. Я помню, какая мама была в тот день. Она подвела глаза, длинные каштановые волосы украсила бусинками. Красивая, счастливая.