Читать книгу "Кривое зеркало - Джиа Толентино"

Ритуализация и аккуратность этого процесса (и тот факт, что кафе Sweetgreen очень даже неплохи) скрывают интенсивную и всеобъемлющую искусственность, которая определяет тип соответствующей жизни. Идеальный потребитель нарезанного салата сам по себе эффективен: он должен съесть свой двенадцатидолларовый салат за десять минут, потому что ему нужно дополнительное время для работы, которая позволяет ему каждый день получать свой двенадцатидолларовый салат. Он испытывает физическую потребность в этом двенадцатидолларовом салате, потому что это самый надежный и удобный способ создать витаминный барьер против общей дисфункции, которая возникает из-за его работы, вызывающей потребность в салате и позволяющей его приобрести. Первый и лучший хронист акселерационистского кошмара экономики нарезанных салатов Мэтт Бьюкенен в 2015 году писал в книге «Шило»:

Готовый салат предназначен… освободить руку и глаза человека при потреблении питательных веществ, благодаря чему драгоценное внимание можно направить на маленький экран, где оно значительно более необходимо. Это позволяет потреблять данные: служебные электронные письма, почти бесконечный каталог Amazon, совершенно бесконечную ленту Facebook, где, покупая подгузники или изучая рекламу, разбросанную между фотографиями котиков и младенцев, человек приносит прибыль крупной интернет-компании, что явно хорошо для экономики. Ну, или по крайней мере лучше, чем провести обед за чтением книги из библиотеки, потому что на этом никто заработать не сможет.

Чуть дальше Бьюкенен описывает готовый салат как «идеальное питательное подкрепление для современного работника среднего уровня», у которого нет «ни времени, ни желания обедать по-настоящему… потому что это требует больше внимания, чем то, что необходимо для автоматического эллиптического движения руки от миски к лицу, раскрытия рта и пережевывания зелени, пока миска не опустеет и ее можно будет выбросить в мусорное ведро под столом».

По современным меркам описанный Бьюкененом процесс – механическое и эффективное потребление салата без необходимости отрываться от электронной почты – пример хорошей и правильной жизни. Это прогресс и индивидуация. Это то, что вы делаете, когда немного продвигаетесь вперед, когда хотите продвинуться вперед еще немного. Эффект белки в колесе стал очевиден давным-давно. (В 1958 году экономист Джон Кеннет Гэлбрейт писал: «Больше нельзя полагать, что благосостояние при высоком уровне производства выше, чем при низком… Высокий уровень производства порождает более высокий уровень потребностей, требующий более высокого уровня удовлетворения желаний».) Сегодня, когда экономика находится в состоянии неопределенности, значительная часть того, что было глупым и адаптивным, стало глупым и обязательным. Уязвимости, которая присутствует всегда, следует избегать любой ценой. И поэтому я иду в Sweetgreen, когда мне нужно быстро подкрепиться овощами – всю неделю я работаю до часу ночи, и у меня нет времени готовить обед, потому что я снова должна работать до часу ночи. Как шимпанзе, я пытаюсь установить визуальный контакт через прозрачный барьер, словно это хоть чем-то облегчит стремительно нарастающие требования к продуктивности, заставляющие две череды людей целый день готовить салат «цезарь» и потреблять его. А потом я «хватаю» свой салат и съедаю его за десять минут, одновременно просматривая электронную почту. А по дороге домой напоминаю себе, что в следующий раз, чтобы заработать бонусные баллы, мне следует купить салат через специальное приложение.

В условиях искусственных, но постоянно нарастающих обязательств очень легко ввести в свою жизнь ритуалы, которые кажутся смешными и, возможно, не имеющими оправданий. Женщины ощутили это на собственной шкуре давным-давно.

Я довольно поздно прониклась здоровым образом жизни – блюдами с овощами и физическими упражнениями. До поступления в Корпус мира в двадцать один год ни то, ни другое я не считала приемлемым для себя – багаж, оставшийся мне от переходного периода. В детстве я была гимнасткой, потом стала чирлидером, но гимнастика была занимательной, а чирлидерство – необходимым: в моей школе нужно было заниматься спортом, а у меня не было ни способностей, ни духа конкуренции, чтобы выбрать что-то другое. В юности я пристрастилась к пицце, кесадилье и булочкам с корицей – всему виной апатия и стремление к наслаждениям. И это в то время, когда девушки, подавленные неожиданными требованиями красоты, одна за другой подхватывали анорексию и булимию словно ужасный вирус. Перелистывая дневник, я нахожу в нем записи о том, как девчонки из команды упрекали меня в том, что я потребляю углеводы после заката. Парень, который явно был влюблен в меня, часто проявлял свою заботу, сообщая мне, что я поправилась. («Ну и что! – как-то раз ответила я ему. – Вот прямо сейчас пойду на кухню и плотно поем!») Я не мучилась похмельем, как многие из моих друзей, но каждый раз, когда они заговаривали о диетах или упражнениях, буквально ощущала, как меня непреодолимо тянет пропустить трапезу и срочно заняться приседаниями. Чтобы как-то с этим справиться, я всеми силами избегала спортивных залов и продолжала питаться как каменщик: здоровье я воспринимала как дисциплину, дисциплина – это наказание, а наказание было концепцией, которая неизбежно загнала бы меня в кроличью нору подсчета калорий и рвоты. Большую часть жизни я считала, что лучше быть слегка нездоровой и забыть об активном занятии всем тем, что совершенствует тело.

Все изменилось, когда я вступила в Корпус мира. Там думать о внешности было некогда, а здоровье приобрело такое значение, что о нем я думала постоянно. Во время службы я подцепила туберкулез. Из-за стресса и неправильного питания у меня стали выпадать волосы. Я поняла, что всегда воспринимала свое крепкое тело как нечто само собой разумеющееся. Я жила в протянувшемся на милю городке в западной части Кыргызстана. Заснеженные горы поросли елями, по пыльным дорогам брели отары овец, а вот водопровода и продуктового магазина здесь не было. Местные жители консервировали перец и помидоры, запасали яблоки и лук, но найти свежие продукты было очень трудно. Я мечтала о шпинате и апельсинах и все выходные проводила в тщетных их поисках. Чтобы не свихнуться, я начала каждый день заниматься йогой. «Упражнения! – думала я. – Ну и чудеса!» После Корпуса мира я продолжила заниматься. Я вернулась в Хьюстон. У меня появилась масса свободного времени, и я стала проводить его на занятиях йогой в дорогих студиях, где можно было купить пробный курс со скидкой и больше никогда не возвращаться.

В то время (примерно в 2011 году) я попала в мир американского изобилия. Впервые войдя в магазин и увидев, сколько там разных фруктов, я заплакала. На занятиях йогой я восхищалась фанатичной одержимостью окружающих меня женщин. Они говорили о «легких завтраках», микродермабразии и о четырех сотнях гостей на свадьбе. После занятия они покупали леггинсы по 90 долларов. В то время я была далека от этого: целый год подхватывала разнообразных паразитов в сортире на улице, а теперь меня охватывало чувство ужаса и духовной бесполезности. Мне казалось, что я подвела себя и других. Я боялась, что никогда не смогу быть полезной другим людям. В моей ситуации занятия йогой с такими женщинами были одновременно и тяжелыми, и восхитительно обезболивающими. В жарко натопленных залах я лежала на спине в позе трупа, пот пропитывал мой дешевый коврик, а иногда, закрыв глаза, я ловила мерцание огромных бриллиантовых колец, оказавшихся в солнечных лучах. Они мерцали передо мной во временном мраке, словно звезды, оказавшиеся в спортивном зале.