Читать книгу "Паруса и пушки - Александр Бушков"

Что характерно, ничего даже отдаленно похожего нельзя найти в романах Вальтера Скотта. Если среди его персонажей есть злодей или подлец, то отрицательными качествами он обязан исключительно благодаря собственному характеру, а не тому, что он испанец, католик или протестант. Сам потомственный протестант, Скотт изображал злобными фанатами и протестантов, в первую очередь пуритан.

А ведь сэр Вальтер в отличие от Хаггарда, Сабатини и Триза жил как раз во времена, когда шла ожесточенная морская война меж Англией u Испанией. Он застал и подзабытое (несправедливо) морское сражение у мыса Сен-Винсент, когда 14 февраля 1797 г. адмирал Джон Джервис с эскадрой из 15 кораблей наголову разбил испанскую флотилию из 27 вымпелов. И гораздо более знаменитую Трафальгарскую битву, когда адмирал Нельсон (к слову, участник сражения у Сен-Винсента) наголову разбил франко-испанский флот. И тем не менее классик генетической ненависти к испанцам и католикам вообще никогда не питал…

«Черное дерево»

Работорговля, как и пиратство, была широко распространена в античном мире. В Средневековье ее возродили не англичане, вообще не европейцы – арабы. В отличие от негритянских племен, живших порой прямо-таки первобытным образцом, за арабами стояли державы. В XIII–XIV веках в Восточную Африку, порой продвигаясь очень далеко, проникали их отряды, и в арабские мусульманские страны тянулись вереницы невольников.

Потом подключились европейцы, конкретнее – португальцы. Первое плавание в Африку за рабами совершил некий сеньор Азуара, привезший 165 человек (по крайней мере, его дошедший до нашего времени дневник – самое раннее документальное свидетельство).

Потом португальская работорговля приняла регулярный характер. Сначала попросту устраивали набеги на прибрежные деревни, без церемоний захватывая их жителей. Потом от столь «любительской» практики отказались: во-первых, действуя подобными методами, много людей не наловишь; во-вторых, многие местные племена были весьма воинственными и представляли серьезную угрозу. Гораздо проще и выгоднее было рабов покупать. Причем в роли продавцов, необходимо уточнить для исторической точности, выступали такие же чернокожие племенные вожди. Как люди, умом и деловой сообразительностью ничуть не уступавшие белым, они быстро поняли выгоды неизвестного прежде бизнеса. И срочно внесли изменения в военную тактику: теперь в войнах меж племенами старались не убивать, а захватить в плен как можно больше воинов противника – чтобы потом продать пленных португальцам. В отличие от изображенного Жюль Верном в романе «Пятнадцатилетний капитан» африканского царька, тупого алкоголика, большинство вождей были гораздо более деловыми и отдавали товар не за спиртное и бусики, а за звонкую монету и всевозможные европейские товары, в том числе и за огнестрельное оружие, дававшее им преимущество перед теми племенами, кто его еще не имел.

Никакой лирикой вроде «национальной солидарности» чернокожие торговцы не маялись. И поставили дело на широкую ногу. В том же XV столетии короли черных государств на территории нынешнего Конго приняли крещение и стали добровольно вассалами португальского короля. После этого крайне цивилизовались – короли возводили свою знать по европейскому примеру в графы, герцоги и маркизы, в их владениях тамошнее дворянство носило европейскую одежду, парики, шпаги, посылало детей учиться в Лиссабон, строили дома на европейский манер. Как впоследствии русские дворяне использовали французский, конголезские, чтобы отличаться от «черни», в быту использовали уже не родной язык, а португальский. При королевском дворе действовал перенятый у португальцев придворный этикет, под европейскую музыку танцевали европейские танцы. Эта цивилизованность ничуть не мешала чернокожим королям торговать рабами с португальцами – как не мешала и европейцам заниматься работорговлей.

Несколько другое положение сложилось в нескольких государствах на территории нынешней Анголы. Власть там захватили пришельцы – хорошо вооруженные и организованные отряды, этакие «военные братства», очень похожие на европейские рыцарские ордена или отряды кондотьеров. Называли себя эти спесивые ребята «имбанга ла» – что это означает, я выяснять не стал, неинтересно было (как, наверное, и читателю). Главное, к завоеванным, таким же чернокожим, они относились примерно так, как относились к крестьянам-простолюдинам испанские доны, французские дворяне и польские паны. Даже хуже – по крайней мере, в Европе, даже когда там практически повсеместно существовало крепостное право, крепостных все же не продавали за границу. Зато «имбанга ла», бистро усмотрев новый источник выгоды, стали в немалых количествах продавать своих «подданных» португальцам.

Рабов португальцы использовали не только у себя дома и в американских колониях – продавали испанцам. В американских колониях Испании действовала своя специфика. Разграбив сокровища индейских государств, они стали во множестве заводить плантации и рудники, на которых работали покоренные индейцы – первое время в качестве совершенно бесправных рабов.

История порой выкидывает весьма замысловатые номера… Кто-то поначалу и не поверит, но появление черных рабов в Америке было вызвано гуманизмом. Каковой порой бывает оружием обоюдоострым…

Не знаю, как дело обстоит сегодня, но я в шестом классе изучал историю средних веков по учебнику, где немало места было отведено благородному и гуманному борцу за права индейцев епископу Бартоломео де Лас Касасу. Он действительно существовал и немало сил отдал борьбе за права индейцев. В чем его поддерживали не только другие священники, но и знаменитый конкистадор, покоритель империи Ацтеков Эрнан Кортес (Кортес был человеком сложным и интересным, нисколько не укладывавшимся в шаблонный образ тупого грабителя. Именно он в свое время предлагал создать в Америке университет – но королевские чиновники этот проект положили под сукно).

В конце концов борьба за права индейцев увенчалась успехом: Папа Римский официально провозгласил их такими же людьми, обладающими бессмертной душой, а испанский король столь же официально перевел из рабов в крепостные. Крепостному все же живется полегче, чем рабу, никакого особенного угнетения в этом не было – индейцев просто-напросто уравняли в правах с испанскими крестьянами, тогда пребывавшими как раз в положении крепостных.

(В бессмертном романе Сервантеса «Дон Кихот» справный хозяин Санчо Панса оставляет дом, семью и крепкое хозяйство и пускается в странствия в качестве оруженосца Дон Кихота отнюдь не из любви к романтическим приключениям – откуда бы ей взяться у солидного, домовитого крестьянина, уже немолодого? Это у Дон Кихота голова набита романтическими рыцарскими романами – а Санчо попросту крепостной Дон Кихота, вот и вынужден выполнять прихоти барина, что бы тому в голову ни взбрело…)

Чуточку не по теме, но интересно. Отношением испанского дворянства к индейской знати (особенно к членам императорской династии, пусть и свергнутой испанцами) руководила самая натуральная классовая солидарность – феодальная. Действовал простой принцип: дворянин – всегда дворянин, даже если он индейский. Принявшим крещение знатным индейцам автоматически присваивалась дворянская приставка к имени «дон», и они, говоря современным языком, легко интегрировались в испанское общество. Более того – за них часто и охотно выдавали дочерей испанские дворяне. Один из таких сыновей крещеного индейского дона и знатной испанки, Гарсиласо де ла Вега, стал в XVII в. известным историком Америки, чьи работы не потеряли научного значения и сегодня.