Читать книгу "Камень власти - Ольга Игоревна Елисеева"

— Не стоит об этом… — Иван Иванович осекся. Так вот по кому служили мессу! Догадка пришла разом и ужаснула его до глубины души. «Но как же она выбралась? Как осталась жива? И кем столкнулся орден в ее лице, если не подействовали такие сильные проклятья?»

Фаворит остался стоять на месте, а Като, не замечая этого, все брела и брела среди криков и мелькания огней. Совершенно чуждая всему, что происходило вокруг.

Глава 10 МАТУШКА

Лето прошло в Петербурге без особых изменений. Федор стал прапорщиком, Алехан получил чин поручика. Иван все тяжелел и покряхтывал, служба становилась для него невыносимой. Запутанные и в конец расстроенные дела имений тянули Старинушку домой. Да вот еще и Гришан почти не слал братьям писем — не любил и не умел рассказывать о себе. «Жив, здоров, целую Старинушке руку, кланяюсь остальным. Брат ваш недостойный Гришка». И это все. Все, когда по слухам, в Пруссии шли кровопролитные сражения, когда под одним Кунерсдорфом убитыми насчитали 17 тысяч человек!

Старинушка вздыхал. Приходилось пробавляться рассказами проезжих офицеров. Они говорили разное. Кто-то видел Гришана, кто-то слышал про него. А как про такого Орла не слыхать? Взял один провиантский поезд, ходил в разведку в прусский лагерь, даже вроде бы видел самого короля Фридриха. Не понятно только, для чего не пристрелил сразу?

12 августа 1759 года никто в Петербурге не знал, что далеко на западе под Кунерсдорфом идет страшная резня. Люди пили, ели, смеялись и прогуливались по деревянной набережной Невы, разглядывая пестрые лодки и белые паруса на не по осеннему теплой реке. А где-то за сотни миль их родным и приятелям, еще вчера таким же праздным гулякам, ядрами отрывало руки и ноги, сносило головы, било картечью в грудь.

В ночь с 14 на 15 мнительному Старинушке приснился сон. Григорий в чистой белой рубахе, на которой в трех местах зияли глубокие кровавые раны, улыбнулся ему, низко поклонился, ни слова не говоря, повернулся спиной и пошел по огромному полю к стоявшим в отдалении покойным отцу и матери. Иван их хорошо помнил и узнал сразу. Старший из Орлов проснулся в холодном поту.

На утро он ничего не сказал ни Федору, ни Алексею. Зато дня через два, когда зашел Потемкин, проведать, не известно ли чего о Гришке, Иван отвел его в сторону и, понизив голос почти до шепота, рассказал про сон. Старинушка почему-то был уверен, что впечатлительный Гриц не станет подтрунивать над ним и обвинять в бабьих страхах. Каково же было его удивление, когда Потемкин, молча выслушав все сказанное, кивнул головой и признался, что в тот же день Гришан приходил во сне и к нему.

Правда не в белой рубашке, а в генеральском мундире с полной кавалерией и лентой Андрея Первозванного через плечо. И не один, что особенно поразило Потемкина. Орлов держал за руку высокую женщину в черном вдовьем одеянии, за густой вуалью не видно было ее лица. Григорий подвел даму к другу и, тоже молча, передал ему ее руку.

— Чудно как-то, — сказал Иван, тяжело вздыхая. — Что с Гришкой случилось худое, это ясно. Но что это за баба там замешалась? В толк не возьму.

Потемкин пожал плечами.

— Может он повенчался с кем тайно, а нам не сказал? — Продолжал Иван. — Нашел себе какую. Ведь он же шаматон, ты знаешь. — Голос Старинушки звучал бы раздраженно, если б не глубокая печаль, сквозившая в каждом его слове. — Ты вот что, Гриц, — Иван доверительно взял Потемкина за руку, — ты поспрашай там в полку и среди товарищей, может что известно об его бабах. Если есть такая, мы ведь ее не оставим, хоть и тайная, а жена.

Гриц заверил Старинушку, что все исполнит, но сам погрузился в глубокие сомнения. Поспрашать-то о бабах Гришана, конечно, было можно и даже услышать много интересного, но вот найти ту единственную, которую Орлов вел за руку к нему…

Ничего о таинственной Гришкиной вдове он, естественно, не узнал. Но вот о самом Орле известие пришло скорое и страшное.

* * *

Лучше б Иван этого никогда не видел. Лучше б он сам сгинул где-то в болотах Померании! Он, он, не младшие! В их жалкую квартиру на Малой морской постучался молодой офицер в выцветшей от солнца армейской форме — капитан Иван Тимофеев сын Болотов — сослуживец Григория по артиллерийскому полку, побывавший с ним при Кунендорфе.

Иван Тимофеевич поклонился братьям, снял треуголку, перекрестился на угол, в котором стояла золотая икона Николы Чудотворца с давно уже не тлевшей лампадой, и сказал то, чего от него все мучительно ждали.

— Простите меня, что принес вам плохую весть. Брат ваш Григорий, — гость помедлил, собираясь с силами, — погиб, получив неисчислимые раны в Кунендорфской баталии, и покрыл себя великой славой, взяв прусское знамя и пленив вражеского фельдмаршала.

Повисла глубокая тишина. Иван медленно склонил голову на большие руки. Алексей зачем-то стал поправлять сапоги, стараясь не смотреть на проклятого гостя, а Федор, поперхнувшись чаем, вдруг тоненько заголосил:

— Да на хера нам прусский фельдмаршал? Да заебись он ихним знаменем! Кто нам Гришку вернет? — И тут же получил резкий подзатыльник от Алехана.

— Не матерись! Брата хороним.

Алехан оправился первым. Он встал, пожал руку Болотову и сдержанно попросил уважить дом, придя сегодня вечером на поминки. Да и дальше Алексей все взял на себя: и друзей-товарищей, и харчи, и водку. Впервые в жизни братья видели, как Иван не нашелся, не знал, за что приняться и как себя держать. Он догадался только послать за Потемкиным, напомнив Алехану, что у Грица всегда найдутся и деньги, и возможность достать закуски не из трактира.

Вечером на Малой морской были гости. Много. Почти все из тех, с кем служил Гришан. Пили чинно, разливая водку из зеленого штофа с дутым императорским гербом в высокие синеватые бокалы со звездами. Закусывали пирогами с визигой, семгой и хрустящими от тмина огурцами. Дружно выдыхали в рукав и поминали Григория в самых пристойных выражениях.

Капрал Челищев рассказал, как Орлов чуть не вышиб голштинцу Футбергу глаз за неуместное выражение при даме. Каптенармус Егоров вспомнил случай, когда Гришан увел у цыгана медведя и катался на нем ночью в Летнем саду, да Топтыгин напугался, черт косолапый, белых статуй и шасть в сторону, а там самая Канавка Лебяжья с водой. Выплыли.

Потемкин сидел молча и почему-то вспоминал, как зимой аж к самому дворцу подъезжали по Неве самоеды на оленях, и их чумы были видны на Стрелке Васильевского острова. Орлов подбил тогда друзей пойти посмотреть дикарей, да увел у них сани, не на совсем, конечно, так, покататься. И они всей гурьбой разъезжали по замерзшей реке на оленях, горланя песни и славя Матушку Елисавет.

Грицу вдруг сделалось так больно, что он заплакал, и тут понял, что уже не на шутку захмелел и надо бы кончать опрокидывать в рот стакан за стаканом, но не мог.

Еще через пол часа он выбрался на лестницу, чувствуя себя совершенно пьяным и несчастным. Привалился к стене и заснул. Точно провалился в глубокий обморок.