Читать книгу "Мировая история - Одд Уэстад"

В том же году появилось соглашение о том, что дальнейший шаг предстоит предпринять в 1992-м и перейти от простого таможенного союза к единому, интегрированному внутреннему рынку без границ. После трудных переговоров в декабре 1991 года положениями Маастрихтского договора удалось узаконить принципы функционирования единого европейского рынка и принять график образования не позже 1999 года всеобъемлющего экономического и валютного союза. Наконец-то через национальные границы свободно, без предварительного согласования или каких-либо помех должны были двинуться капиталы, товары, услуги и граждане ЕС. Исключения и особые условия пришлось зарезервировать для опасливых британцев. Преемник Маргарет Тэтчер на посту премьер-министра Джон Мейджор выступил в роли серой лошадки, но зато практически сразу же поставил свою страну в особое положение на переговорах в Маастрихте, возглавив на них стан раскольников.

Заключив такое соглашение, европейцы открыли себе путь к единой валюте и самостоятельному центральному банку, предназначенному для регулирования ее хождения. В Маастрихте к тому же появилось гражданство нового Европейского союза, пришедшего на смену Европейского сообщества, для жителей всех государств-членов, и им же устанавливалось обязательство для его участников по введению определенных общих стандартов в методах работы и размерах некоторых социальных пособий. Наконец, этим соглашением расширилась область, на которой политику ЕС следовало согласовывать большинством голосов. Все это выглядело как значительное укрепление централизованной власти, хотя ради придания данному подозрительному соглашению видимости приличия к тому же пришлось заключить договор по принципу субсидиарности, то есть понятия, привившегося в католическом социальном учении; оно указывало на необходимость пределов компетентности Европейской комиссии в Брюсселе по вмешательству в детали управления на национальном уровне. Что же касается соглашения по европейской обороне и политике безопасности, из-за событий в Боснии по нему возникли непримиримые разногласия.

В нескольких странах из-за Маастрихтского соглашения возникли известные трудности. Датчане отвергли его на референдуме, проведенном в следующем же году. В ходе подобной его проверки на народную поддержку во Франции в его пользу высказалось совсем незначительное большинство избирателей. Британское правительство (при всех выторгованных оговорках) едва продавило его согласование в своем неуступчивом парламенте. Раскол правящей Консервативной партии, возникший по этому поводу, стоил ей поражения на следующих выборах, когда от них отвернулся избиратель. Европейские избиратели все еще обычно оперировали категориями отстаивания или предательства традиционных местных и национальных интересов, и они-то их заботили больше в условиях экономического спада, наблюдавшегося в начале 1990-х годов. Но в конечном счете Маастрихтское соглашение ратифицировали 15 государств ЕС. Споры продолжались в силу появившихся предположений по поводу посягательства на независимость членов ЕС со стороны Европейской комиссии, окопавшейся в Брюсселе, и сравнительной справедливости или ее отсутствия в следовании правилам Европейского союза или злоупотреблении ими со стороны отдельных стран.

В то время как Маастрихтский процесс затеяли из-за потребности, которую ощущали власти многих государств его участников (и в первую очередь Франция) ради более глубокой интеграции в Европу новой и мощной объединенной Германии, в скором времени он приобрел намного более широкое значение. С уходом в прошлое коммунизма из Восточной Европы появилась необходимость в образовании действительного Европейского союза, как стали называть Европейское сообщество после заключения Маастрихтского соглашения. Но свидетельством мощи учреждений, созданных за полвека существования объединенной Европы, считается то, что в ЕС смогли одновременно ввести единую валюту (с 2002 года – евро) вместе с образованием Центрального банка ЕС и углубленным сотрудничеством в сфере уголовного судопроизводства, внешней политики и военных вопросах. При этом шло стремительное продвижение в направлении согласования членства для центральноевропейских и восточноевропейских стран. В 1995 году к ЕС присоединились сохранявшие нейтралитет в холодной войне Австрия, Финляндия и Швеция. Тогда как большой шаг в восточном направлении получился в 2004 году со вступлением в союз десяти стран, среди них Польша, Чешская Республика, Словакия, Венгрия и, самое удивительное, бывшие Прибалтийские советские республики Эстония, Латвия и Литва. Несмотря на затянувшиеся разногласия по поводу конституции, бюджета и планов относительно дальнейшего расширения, ЕС с его 461 миллионом человек населения совершал гигантские шаги к становлению в качестве все-Европейского союза, предусмотренного его основателями.

Экономические условия тоже изменились. При всей своей важности Общая сельскохозяйственная политика (ОСП) уже не означала того, что значила в 1960-х годах; в некоторых странах она превратилась из избирательного соблазна для большого количества мелких фермеров в систему субсидий для меньшего, но намного более богатого сословия земледельцев. Внутри нового Союза реакция носителей национальных интересов выглядела совсем иначе, чем в 1960-х годах и даже позже. Теперь движущей силой и источником большей части финансовой поддержки Союза стала Германия. Своим величайшим триумфом канцлер Гельмут Коль, объединивший немецкое государство, подтвердил естественную позицию Германии в качестве ведущей державы Европы. Однако все это далось немцам большой ценой. У Германии возникло отрицательное сальдо по торговым счетам, и послышались голоса недовольных условиями воссоединения немцев. Время шло, и все больше становилось разговоров по поводу опасности инфляции, издавна пугавшей немцев, и гнета, прижавшего немецкого налогоплательщика, когда бывшие восточные немцы стали переезжать на запад и пополнять ряды безработных людей. Экономический спад в 1990-х годах отбросил длинные тени в большинстве государств – членов ЕС, напомнив их народам о неравенстве и различиях в экономической мощи между ними. Везде к тому же в 1990-х годах проявили себя проблемы в области финансов, бюджетного равновесия и обменного курса валют, подорвавшие веру в свое правительство.

У политиков тем самым появилась масса факторов, которые пришлось учитывать в своей деятельности. Повсеместно шла корректировка воззрений. Для французов, например, глубочайшие корни европейской притягательности всегда лежали в страхе перед Германией, которую их государственные деятели стремились как можно прочнее привязать сначала к общему рынку и затем к Европейскому сообществу. По мере укрепления немецкой экономики тем не менее французам пришлось признать, что немцам будет принадлежать главная роль в формировании очертаний будущей Европы. Идеал де Голля, в котором он видел Европу как государство-нацию, среди французов уступил место более федерализованному – то есть, как это ни парадоксально, больше централизованному – виду Европы, преднамеренно построенной таким образом, чтобы придать максимум неофициального и культурного веса в нем Франции – например, через назначение чиновников в Брюсселе. Если Европе предназначено превратиться в сверхдержаву, французы могли бы, по крайней мере, попытаться установить свое господство над ней. Как бы то ни было, решение французов снова вступить в НАТО в 1995 году выглядело откровенным разрывом с наследием Шарля де Голля.