Читать книгу "Резня в ночь на святого Варфоломея - Филипп Эрланже"

Следом прибывает прево. Он узнает о заговоре гугенотов и получает точные указания: запереть городские ворота и беречь ключи, увести суда с Сены, вооружить городское ополчение, приказать охранять площади, перекрестки, набережные, разместить артиллерию перед городской ратушей.

Клод Марсель и Ле Шаррон выходят из Лувра и движутся по Парижу, куда, кажется, через несколько часов вернется покой. Страсбургский горожанин, который оставит воспоминания о Варфоломеевской ночи, отправляется спать, счастливый, что все наладится.

Ле Шаррон выполняет то, что ему доверено, с поразительной скоростью. Марсель созывает городских старшин, глав кварталов, десятников, у которых новость вызывает бурное ликование.

И в третий раз перст судьбы опрокидывает людские комбинации. По замыслам королевы-матери, отряды Марселя должны поддерживать боевой дух городского ополчения и, если понадобится, оказать помощь королевским войскам. Флорентийка и не подозревает, что отворяет шлюзы для выхода безумного фанатизма, который Париж столько раз проявлял в течение пятнадцати лет. Клод Марсель разделяет эту ярость. Она одолевала его много раз, и не было средства ее утолить. Нынче представляется случай, и Марсель им воспользуется.

Старый прево на свой лад истолковывает приказы двора. И муниципальные служащие слышат, как он «объявляет от имени короля, что Его Величество дозволяет им взяться за оружие, что его намерение отныне — уничтожить адмирала и его партию, что надлежит позаботиться, дабы не ускользнул ни один из этих нечестивцев, дабы их не укрывали в домах; что король также хочет и отдает приказ, чтобы прочие города королевства последовали примеру столицы».

Вот так замысел убить одного человека за тридцать шесть часов превращается в идею проскрипций, а там — и резни. «Совершено столько ошибок, — писал венецианец Кавалли, — «принято столько взаимоисключающих решений, что легко установить: эта расправа была задумана совершенно неожиданно».

* * *

Отход ко сну королевы-матери совершается обычным чередом. Новая королева Наварры, нанесшая днем визит адмиралу, также присутствует при церемонии. Она видит свою сестру Клод, герцогиню Лотарингскую, в немалой печали сидящую на сундуке, и собирается расположиться близ нее. Екатерина, увидев это, приказывает ей идти спать. Маргарита уже сделала реверанс, когда герцогиня, не в силах сдержаться, восклицает:

— Боже мой, сестра моя, не уходите!

Королева, которая не может предотвратить признания ее дорогой Клод и которая так и не простила Маргарите ее интриги с Гизом, властно запрещает герцогине говорить. Герцогиня дерзает не повиноваться. Нет явной необходимости, как говорит она, отправлять Марго на верную гибель, ибо если гугеноты что-либо откроют, они отомстят. Екатерина, разъяренная, заставляет ее замолчать, вновь настойчиво требует, чтобы королева Наваррская удалилась, и та выходит «растерянная и оцепеневшая», в то время как ее сестра принимается бурно рыдать.75

После этого Екатерина отдает последние распоряжения и потом спускается, дабы присутствовать при отходе ко сну короля. Высокопоставленные католики стоят вплотную к протестантам, большей частью гостям Лувра.

«В течение десяти дней Карл IX жил с ними вместе, встречался с ними за королевским столом, они смешивались с его людьми. Отвратительная воля рока. Случилось так, что нож, который резал для них королевский хлеб, всадили им в сердце, что для сотрапезников и гостей, какими они были вечером, слуги, придворные и капитаны гвардии наутро оказались палачами. Слово короля Франции, чтимое у неверных и до края земли! Слово дворянина, гостеприимного хозяина, полная безопасность, при которой оставляют и отдают свое оружие, переходя подъемный мост! Все давние обычаи Франции попраны и уничтожены, и самая честь истреблена!.. Чтобы дойти до такого, понадобился великий страх».76

Карл IX, следуя примеру своего отца, всегда страстно поддерживал культ рыцарства. Но после ужасной сцены с матерью этот нетвердый человек изменил свое поведение, как меняют костюм. Он проникся ненавистью, которую выказывал протестантам во время своей достопамятной поездки в Мо. Он теперь до конца будет играть эту новую роль, станет доказывать, что он здесь хозяин, что он никого не боится, ни перед кем не отступит, он будет истребителем еретиков.

Многочисленные кальвинисты были его спутниками в течение последнего месяца, многие сделались истинными фаворитами. Среди них — Телиньи и Франсуа де Ларошфуко, готовящиеся добровольно (как будет видно) к определенным тревожным и жестоким играм полубезумца. Карл своими круглыми глазами холодно смотрит на вчерашних друзей, которые выходят, чтобы стать жертвами расправы. Ларошфуко кланяется одним из последних. В душе полубезумца что-то шевельнулось.

— Фуко, оставайся у меня, поболтаем о чем-нибудь до утра.

Увы! У графа — любовное свидание. Его ждет возлюбленная, вдовствующая госпожа принцесса.77

— Мой маленький господин, — говорит тот (так он его называет), — пора лечь и уснуть.

— Поспишь с моими камердинерами.

— Невозможно. У них ноги дурно пахнут.

Он выскальзывает за дверь и спешит к мадам де Конде, у которой проводит час, после чего возвращается в свое опостылевшее жилище в «лене Бетизи».

Король позволяет ему уйти. Придворный задвигает занавеси его постели, за которыми он прикидывается спящим.

Королева Маргарита присоединяется к своему супругу. Их опочивальня полна высокопоставленных протестантов при оружии, которые собираются спорить до утра.

Адмирал, после долгой беседы с Герши и Телиньи, ложится в полночь.

Королева-мать внезапно решает, что колокол, подающий сигнал, прозвенит не во Дворце Правосудия, до которого слишком далеко, а в церкви Сен-Жермен л'Оксерруа.78

* * *

Наступает глубокая ночь. Вот уже 24 августа, день Св. Варфоломея, и Лувр, где звучит лишь поступь часовых, кажется уснувшим. Париж, бесшумно вооружающийся, выказывает такое же спокойствие. Прекрасная летняя ночь.

Екатерина Медичи и Генрих Анжуйский покидают свои апартаменты. Они хотят увидеть начало расправы и движутся «к главному порталу Лувра, что близ Зала для игры в мяч, в покой, который выходит на площадь у заднего двора». Там, в тишине и прохладе, к ним возвращается ясность ума, практически утраченная с тех пор, как провалилось покушение. Последствия предприятия, которое, как признает Генрих, «по правде говоря, мы тогда как следует не взвесили», вдруг начинают бросаться им в глаза. Боясь обуздать Гизов и население, они кидаются в авантюру, еще более скверную, нежели та, испуг перед которой их одолел. «Охваченные ужасом и отчаянием», они догадываются, какие «великие беспорядки» вот-вот вызовут.