Читать книгу "Россия перед голгофой - Семен Экштут"

Разумеется, автор этих строк не знала, да и не могла знать ни о существовании секретного годового отчета III Отделения, ни о возникновении нового творческого замысла гениального писателя. Тем не менее, монополии мужчин в решении «проклятых» вопросов пришел конец. Однако они осознали это не сразу и по инерции продолжали обращать преимущественное внимание на частности, забывая о главном: женщина не только заявила о своем праве принять участие в диалоге, но изначально повела себя активно и наступательно. Она не просила, она требовала и готова была к борьбе. Но именно это обстоятельство и не было отражено в отчете III Отделения.

Отчёт, скреплённый подписью шефа жандармов, неопровержимо свидетельствует, что внешний облик женщины и её дамский наряд приобрели в эпоху Великих реформ повышенную идеологическую и экспрессивно-эмоциональную нагруженность. Однако эти различные коннотации в наши дни могут быть выявлены лишь специалистами и не всегда понятны обычным читателям классических произведений. И хотя слова оттепель, перестройка, гласность впервые появились и вошли в обиход еще в годы царствования Александра II, всестороннее обсуждение женского вопроса на страницах печати было исключено. Насущные проблемы нередко принимали превращённую форму затянувшихся дискуссий о том, стоит ли дамам носить турнюры. Для ревнителей строгой нравственности гласное обсуждение модной детали дамского туалета уже само по себе было искушением, или, как говорили в те времена, соблазном. Турнюр — это «специальное приспособление в виде ватной подушечки или конструкции из простеганной и жестко накрахмаленной ткани для формирования особого силуэта женского костюма»[288]. Турнюр, придававший «женскому седалищу неестественно преувеличенные размеры», вошел в моду в 1870 году и продержался в ней до конца 1880-х — начала 1890-х годов[289]. И все эти годы общество рьяно обсуждало эту соблазнительную деталь дамского гардероба. В конце концов даже юмористы устали шутить о слишком затянувшихся спорах по столь маловажному поводу. В последней трети XIX века те или иные детали дамского туалета, отраженные в литературных произведениях, нередко имели для современников дополнительное значение, несли очень важную социально обусловленную символическую нагрузку. Об этом Виктория Севрюкова — знаток женских секретов, собравшая уникальную коллекцию дамского белья, — поведала в интервью театральному репортёру Марине Райкиной.

«Вся русская литература пронизана глубочайшими эротическими токами. Помнишь, в “Бесприданнице” у Паратова пароход назывался “Ласточка”? Так “Ласточка” — это по прейскуранту название женского корсета. Или Вронский назвал свою лошадь Фру-Фру. Это не просто сочетание звуков, это тот звук, который слышится, когда женщина при ходьбе хрустит своими накрахмаленными юбками. Этот звук и называется фру-фру.

Все любовные романы девятнадцатого века основаны только на одном — женщина, собирающаяся на свидание, должна испытывать африканскую страсть и забыть про всё на свете. Ведь она шла на огромный риск. Потому что корсет должна застегивать горничная, привыкшая к телу хозяйки. Мужчина ни в жизнь его не застегнёт. А платье, между прочим, на двадцать сантиметров меньше, чем тело.

А раздеть женщину в это время — это вообще был подвиг. Давай считать, что у нас получается — тридцать три крючка на ботинках, чулки на подвязках, потом надо расшнуровать корсет, потом двадцать две пуговицы на корсетном лифе… В общей сложности получается около двухсот пуговиц…

Можно представить себе муки мужчины, который в возбуждении пытался раздеть возлюбленную. Очевидно, на третьей юбке слабаки ломались…

Но потом… Её же надо как-то одеть. А одеть он её не сможет. У опытной горничной на это уходило два часа.

Поэтому быстрый секс — когда задирается юбка — это единственное, что можно было сделать. Разумеется, вандализм, но зато такие острые эротические ощущения…»[290].

Итак, русская женщина пореформенной поры стала настоящей героиней своего времени. Возрастающее год от года участие женщин в жизни общества и революционном движении сопровождалось отвержением вековых нравственных норм.

К этому же выводу стихийно пришли и русские живописцы. Именно женщины стали героинями многих исторических полотен. Живопись властно заявила о своих правах на внимание зрителей — и это внимание ей было оказано. Передвижные художественные выставки пользовались огромной зрительской симпатией, а картины передвижников — спросом покупателей. Незаурядный педагог Павел Петрович Чистяков, у которого учились многие из передвижников, избрал героиней своей картины женщину — великую княгиню Софью Витовтовну, — и с этого полотна началась история русской исторической живописи. Николай Николаевич Ге изобразил императрицу Екатерину II и княгиню Дашкову накануне дворцового переворота. Илья Ефимович Репин запечатлел заключённую в Новодевичий монастырь царевну Софью после казни стрельцов. Василий Иванович Суриков сотворил знаменитую «Боярыню Морозову». Не отставали от них и живописцы второго плана. Михаил Петрович Клодт создал несколько картин, на которых нарисовал терем царевен, посещение царицей заключённых во время Светлого праздника, Марину Мнишек с отцом под стражей. Клавдий Васильевич Лебедев изобразил Марфу Посадницу. Андрей Петрович Рябушкин воспел женщин допетровской Руси. Не было ни одной сколько-нибудь замечательной русской женщины, которая не стала бы героиней исторического полотна. К образу русской женщины обратилась и жанровая живопись, и ретроспективный взгляд на эти картины позволяет увидеть постепенное превращение русской женщины из пассивного объекта сделки («Сватовство майора», «Неравный брак») в героиню своего времени. Женщина повелительно сообщила о своих правах на участие в общественной и политической жизни. Одни, подобно богатой даме-патронессе с картины Владимира Егоровича Маковского «Посещение бедных», занимались благотворительностью. Другие, сходно с «Курсисткой» Николая Александровича Ярошенко, воспользовались возможностью получить высшее образование и стали учиться на Высших женских курсах. Третьи устремились в водоворот политической борьбы. Софья Перовская стала первой в отечественной истории женщиной, казнённой за «политику», и Владимир Егорович Маковский живописал вечеринку нигилистов, среди которых было немало женщин, и казнь первомартовцев.

«Неуверенность и недовольство господствовали во всех классах»

Мужчины ещё не успели осознать эту новую, порождённую сексуальной революцией реальность, а страна уже вступила в полосу непрерывных социальных конфликтов. «Как во всякое переходное время, неуверенность и недовольство господствовали во всех классах»[291]. Почва беспрестанно колебалась под ногами сильного пола. Мужчинам, жившим в пореформенную эпоху, не было дано обрести желанный покой ни на службе, ни дома; окружающий мир не оставлял никаких иллюзий, а будущее не внушало даже сдержанный оптимизм. Николай Фёдорович Щербина написал об этом с антологической краткостью.