Читать книгу "Генерал Власов - Свен Штеенберг"

Гитлер нехотя согласился на формирование нескольких русских дивизий и на провозглашение освободительного комитета. Однако он ни на минуту не собирался вступать в честные партнерские взаимоотношения с Власовым, что показывает совещание в ставке 27 января 1945 г. Когда Гудериан заговорил о том, что Власов намерен представить переводы протоколов допросов в связи со стычками между русскими и немецкими солдатами, Гитлер заявил:

— Власов — никто.

После чего последовали следующие высказывания:

«Геринг: Солдат Власова так ненавидят с той стороны, что не церемонятся, когда те попадают в плен.

Гитлер: Не говорите так, они все же дезертируют.

Геринг: Все, что они могут делать, — это дезертировать. Ни на что другое просто не способны.

Гудериан: Не стоит ли ускорить формирование двух дивизий в Мюнзингене?

Гитлер: Да, покончите с этим.

Фегелейн: Рейхсфюрер (Гиммлер) хочет получить командование над обеими дивизиями.

Гитлер: Власов не получит командования.

Геринг: Они ничего больше и не могут — только дезертировать. С другой стороны — жрут меньше…»[174]

Вот с таким полным непониманием — так примитивно — подходили высшие руководители рейха к кардинальной проблеме войны. На протяжении всей русской кампании в оперативном штабе Гитлера не было ни одного эксперта по Востоку.

А тем временем в Далеме и Дабендорфе, где после встречи Власова с Гиммлером русские продолжали верить в наличие у последнего власти и намерений для реализации проекта, полным ходом шла организация «Комитета освобождения народов России» (КОНР). Сначала были созданы четыре управления: административное, которое возглавил Малышкин, являвшийся также и заместителем Власова; гражданское — для защиты интересов восточных рабочих и военнопленных — под началом генерала Закутного; управление пропаганды (Жиленков) и Генеральный штаб вооруженных сил КОНР, начальником которого стал Трухин, а заместителем — Боярский. Были определены кандидатуры командиров двух первых дивизий и начальника офицерской школы. В качестве политического фундамента создали проект декларации с заявлением целей освободительного движения. Ее предстояло провозгласить на помпезно-торжественной церемонии в Праге, которую выбрали для этого, потому что считалось необходимым провести процедуру провозглашения в славянском городе.

Декларации придавалось особо важное значение. Вступление написал бывший помощник Зыкова — Ковальчук; Зайцев — основной текст; а Нарейкис — заключение. После того как его просмотрели и одобрили Власов и ближайшие соратники, документ поступил на рассмотрение к соответствующим немецким властям, при этом Розенберга в данном процессе обошли. Текст, политическую важность которого признавали все, писался с таким умыслом, чтобы, сказав все необходимое, ухитриться не дать противникам никакого шанса для нападок.

И вот, несмотря на то, что писалась она во времена диктатуры, сама по себе декларация получилась твердо демократическим документом. Главные требования, призывы и цели заключались в следующем: свержении советского режима и реализации целей февральской революции 1917 г., которые советы предали; заключение почетного мира с Германией, что должно было фактически исключать колонизаторскую политику или владычество последней; принятие немецкой военной помощи на условиях, которые бы не нарушали чести и независимости русских, и осуждение любого деспотизма и угнетения других народов. Если уж судить честно — несмотря на отсутствие явных высказываний по поводу национал-социализма, — декларация фактически была направлена не только против советского режима.

Гиммлер вернул проект с замечанием, что он слишком пространен, и посетовал также на отсутствие безоговорочной позиции по поводу еврейского вопроса и западных держав. Крёгер уговаривал Гиммлера пропустить текст таким, какой есть, поскольку русским, безусловно, лучше известна психология их соотечественников и то, как наиболее действенным образом обратиться к ним. Власов категорически отказался включать любые антисемитские пункты. Однако для того, чтобы дать ход декларации, была найдена формулировка, подразумевавшая борьбу не только против Сталина, но и против западных союзников. Затем финальная версия поступила на подпись к Гитлеру из рук представителя Министерства иностранных дел Зоннлейтнера.

Гитлер между тем отказался одобрить ее. Гиммлер ничего не сказал ему о декларации, и фюрер хотел поговорить с ним о ней. Совершенно очевидно, никто не пытался обсудить крупные перемены в «восточной политике»; Гиммлер представил всю программу просто как тактический маневр. Как и прежде, сторонники политических перемен оставались вынуждены продвигать свои предложения под прикрытием тактических или пропагандистских операций, пока желаемый результат не будет достигнут автоматически, то есть, можно так сказать, «неумышленно» — как бы сам собой.

Гитлер в итоге все же согласился на церемонию провозглашения декларации в Праге, но тихо, без помпы. В результате большинство приглашенных на церемонию немецких чиновников отказались от участия. Лишь обергруппенфюрер СС Лоренц участвовал в процедуре как официальный представитель немецкого правительства.[175]

Тем временем изначальный оптимизм Власова перерастал в разочарование. Гиммлер не сдержал почти ни одного из своих обещаний. Вместо заявленных десяти дивизий к середине октября в процессе формирования находилась только одна, кроме того, оказалось невозможным высвободить добровольческие части, несшие службу в рядах Вермахта.

Неудачей окончился также и план установления практического сотрудничества с представителями других национальных структур — попытка поставить под командование Власова 162-ю тюркскую дивизию, украинскую дивизию и казачий корпус. Поддерживаемые Розенбергом, представители национальных групп отказались признавать полномочия Власова. Свое отношение они обьяснили тем, что сражаются за независимость своих народов, тогда как Власов для них служит воплощением русского империализма. Власов считал занятые ими позиции эгоистическими и недальновидными, поскольку манифест гарантировал «равенство всех народов России, их право на национальное развитие, самоопределение и, если потребуется, полный суверенитет». Что касается последнего, то существовала четкая оговорка: народы сами будут ратифицировать решения руководящих органов после низвержения советской системы. По словам Власова: «нельзя победить Сталина иначе, как сжав пальцы в кулак». Большинство добровольцев и восточных рабочих не разделяло экстремистских и нереалистических взглядов сторонников национального сепаратизма, они рассматривали КОНР как естественного и наиболее эффективного своего представителя — об этом свидетельствуют подписанные ими петиции и сведения в рапортах СД.

Особенно непросто складывались взаимоотношения с западными украинцами из бывшей польской Галиции. Эти люди, на которых приходилось от пяти до шести процентов проживающих в мире 35 млн. украинцев, исповедовали католицизм, тогда как остальные украинцы — православие. Западные украинцы были куда более фанатичными в плане национального самоопределения, чем их собратья из Советского Союза. Они считали, что великороссы всем сердцем поддерживали Сталина за то, что он сделал Россию даже большей, чем она была при царе, и опасались, что сотрудничество с Власовым не просто не принесет им поддержки русского народа, но и лишит симпатий нерусских. Подобная точка зрения совпадала с мнением Розенберга, и с его помощью такие силы пытались всеми возможными путями заблокировать путь Власову. Лидер западных украинцев Бандера даже ездил в Югославию, чтобы встретиться с бойцами казачьего корпуса, и выступал с высказываниями против Власова до тех пор, пока Паннвиц не остановил его, угрожая арестом в случае, если он будет продолжать агитацию на его территории.[176]