Читать книгу "Повседневная жизнь в эпоху Людовика XIII - Эмиль Мань"

Помимо этих статей, нотариальный акт, к рассмотрению которого мы приступили, содержал в качестве приложения список из 215 наименований продуктов питания. Используя эти продукты, даже самый неопытный и неумелый повар мог бы обеспечить бесконечное разнообразие блюд на самом роскошном и изобильном столе. Следовательно, мы вполне можем сказать, что приложенный к договору список, тем более что он точно датирован, способен предоставить в распоряжение исследователя драгоценные сведения о стоимости жизни в интересующую нас эпоху. К тому же именно благодаря этому списку мы узнаем, что герцог де Немур ежегодно тратил 50 000 ливров (в пересчете на современные деньги – 750 000 франков) на пропитание своей семьи, прислуги и обитателей конюшни.

Жаль, что в этой небольшой по объему книге нельзя воспроизвести in extenso[105] весь список продуктов, равно как – что было бы еще важнее и интереснее – список цен на эти продукты, а придется ограничиться выдержками из него. Но даже и в таком неполном виде – мы предлагаем вниманию читателя лишь несколько пунктов из него – список позволяет утвердиться во мнении, что баснословно низкие цены на продукты были продиктованы тем, что Париж 1620 г. ими просто-таки изобиловал.

Так, упомянутые выше поставщики предлагали своим клиентам фунт говядины всегда за 2 су 6 денье, фунт телятины или баранины – за 3 су 6 денье, фунт парной свинины – за 3 су, то есть по минимальным для эпохи изобилия ценам. Вполне умеренные цены существовали тогда и на потроха домашних животных и на субпродукты: бычий язык и яйца стоили, соответственно, по 12 и по 8 су; коровье вымя – 4 су; телячья зобная железа – 2 су; засоленный окорок – 12 су; дюжина кровяных колбасок или сосисок – 12 су; предназначенных исключительно для жарки – 24 су; целый поднос требухи – 6 су; пара бараньих почек – 5 су.

Продолжая исследовать все тот же интересный документ, мы обнаружим, что молочного поросенка в дом герцога де Немура доставляли в 1620 г. за 22 су; козленка или молодого барашка – за 28 су; жирного каплуна – за 20 су; голубя или цыпленка – за 4 су. Более редкая на рынке, чем домашняя птица, дичь – мелкая или крупная – продавалась, соответственно, и по более высоким ценам: взрослые куропатки или куропаточьи «цыплята», бекасы, выращенные в садке кролики стоили 15 су за штуку; один-единственный молодой кабанчик шел за 40 су. На герцогский стол подавалась и птица, вкус которой представляется нам менее изысканным, но порой в меню были и павлины, и лебеди, которых все те же поставщики уступали по цене, установленной для фазанов (45 су).

Вероятно, считавшаяся более нежной, чем морская, рыба, выловленная в пресноводных водоемах, и стоила дороже, во всяком случае именно такой вывод можно сделать из нашего нотариального акта. Если большая щука, карп, лосось или форель оценены там в 7 ливров, то тюрбо[106], дораду[107], синеротого окуня лаврака, ската тех же размеров отдавали всего лишь за 6 ливров, 10, 45 и 15 су. Кроме того, речная, выловленная в водах Луары камбала приравнивалась по цене (10 су) к двум макрелям или скумбриям (по 5 су за штуку), а нежнейшего чудесного вкуса морской язык (15 су) стоил куда меньше, чем минога и речной окунь (соответственно 35 и 20 су).

Нам очень легко понять, почему люди во времена Людовика XIII так любили хариуса и сига: эти деликатесные рыбы швейцарских озер, несмотря на трудности с их транспортировкой, к тому же и продавались по весьма умеренным ценам (8 су – штука). А вот то, что они без всякого отвращения – заплатив столько же или даже больше – пожирали жесткое китовое мясо (8 су за фунт), или напоминающую слизняка каракатицу (6 су за штуку), или тресковые внутренности (20 су за сотню)[108], – говорит, скорее, о некоторой извращенности их вкусов.

Уверенные, что смогут таким образом ублажить своих гостей, любящих полакомиться этими моллюсками, они в изобилии выставляли зимой и осенью на стол устриц (в раковинах или уже очищенных)[109]. И напротив, куда реже заказывали поставщикам, а значит, и подавали на стол каких-нибудь дивных лангустов (25 су штука), или там раков, «петушков»[110], креветок, эскарго[111]и лягушек, которые продавались, именно поэтому, соответственно, по 24; 10; 4; 8; 6 и 8 су за сотню или поднос.

Список, составленный поставщиками герцога Немурского, обогащают и многие другие, уже готовые к подаче на стол блюда, в частности, соления и консервы. Интересно, могли ли при таком изобилии продуктов, способных вдохновить на творческое созидание самых разнообразных блюд, амфитрионы XVII века ожидать от своих поваров приготовления не просто приличной, но и питательной, и вкусной, более того – изысканной пищи? Увы, пищи было много и выглядела она, судя по всему, вполне прилично, но вот насчет изысканности…

Завезенное во Францию свитой Марии Медичи кулинарное искусство и во времена царствования Людовика Справедливого не потеряло еще связи со своими итальянскими корнями: потребление пищи напоминало, скорее приступ булимии, чем гурманство. Так, как это представляется сегодня, гастрономия той эпохи вроде бы находила себе применение главным образом в жизни знатных господ и их последователей, которые ставили себе задачей, устраивая пиршества, похвастаться богатством, и обжор-паразитов, чьи безразмерные желудки были приспособлены, скорее, к изобилию пищи, чем к ее изысканности. Сатирик Дю Лоран показывает нам, не называя по имени, одного из таких гастрономов, видимо, знатного сеньора, который держал «открытый стол», уставленный горой блюд и скопищем бутылок. «Всех этих людей влечет запах твоей стряпни, и стремятся они к тебе вовсе не для того, чтобы восхититься тобой, – говорит литератор, обращаясь к честолюбцу, окруженному толпой любителей дармового угощения. – Им бы только обожраться за твой счет под твоей же крышей».

И действительно, гурманы того времени извлекали повод для наслаждений совсем не в том, чтобы отведать деликатесов, – нет, только в том, чтобы жрать, жрать и жрать, да так, чтобы за ушами трещало. Господин Овре, в чьих сочинениях нам открывается столь любопытная картина нравов эпохи, рисует образ своего современника, сидящего за столом, этакого ненасытного обжоры, для которого поедание пищи сравнимо разве что с воинским подвигом:

«Вот этот окорок – в куски,Каплун не выйдет из засады,Паштет не выдержит осадыИ сдастся воле вопреки…»

… истребить все, что было положено на целое войско блюд, все эти яства – мои пленники, что захочу, то с ними и сделаю, – я же не таков, как иные дураки-солдафоны, которые тощают, бряцая оружием, вместо того, чтобы вести благородное сражение вилками и выйти из него «пухленьким, кругленьким, толстозаденьким…»