Читать книгу "Лежу на полу, вся в крови - Йенни Йегерфельд"

Я по нему скучала.

Я прислонилась лбом к балконной решетке, оказавшейся совершенно ледяной. Я охладила ею лицо, прижимаясь по очереди щеками, ртом и подбородком.

Башня у Телефонплан снова сменила цвет, теперь ее окна светились яркой бирюзой, и она прямо и гордо, как большой восклицательный знак, возвышалась над Хагерстеном. У башни вроде был номер, на который можно позвонить и самому выбрать цвета для того или иного этажа, набрав соответствующую комбинацию кнопок. Какой-то арт-проект. Я позвонила в справочную, узнала номер и набрала его, в надежде хоть над чем-то получить власть. Хоть что-то изменить. Что-то большое.

Голос в трубке сообщил, что смешивая красный, синий и зеленый можно получить любые цвета, но я ничего не поняла. Как получить желтый? Я была почти одержима идеей добиться желтого. Звонила и звонила, смешивала и смешивала, башня светилась зеленым, и красным, и розовым, и сиреневым, но только не желтым. Не исключено, что кто-то еще звонил одновременно со мной, потому что цвета были не совсем теми, которые выбирала я. Я звонила снова и снова, нажимала на цифры, слушала сигналы в трубке, больше зеленого, 3–3–3, меньше синего, 4–4–4. Однако желтого у меня не получалось. Если бы только можно было убрать из зеленого синий, подумала я, но там не было возможности нажать на минус. Только плюс. В конце концов я остановилась на светло-розовом, ничего более приближенного к желтому у меня не вышло, и я решила этим удовлетвориться. Так и сказала себе:

— Удовлетворюсь этим, я же не сумасшедшая.

Услышав, как в замке поворачивается ключ, я положила трубку, вернулась в квартиру, тихонько, как кошка, прокралась в свою комнату и закрыла дверь.

Четверг, 19 апреля

Одержимая

Наступил мамин сорок пятый день рождения. Я только что вышла из ванной.

Сорок пять лет. И она даже не дает мне возможности ее поздравить.

Сегодня я опять не стала заводить будильник, но все равно открыла глаза за минуту до семи, чувствуя себя такой проснувшейся, как будто мне только что вылили на голову ведро ледяной воды. Я по-прежнему не могла решить, стоит ли мне подняться, превозмогая гигантский соблазн прогулять школу. Остаться дома или прогулять? Я склонялась к ХЗ. Звучному такому ХЗ.

Капая водой, я прошла по квартире в поисках полотенца, которое было бы посуше оставленного папой на полу ванной. Зашла в свою комнату, задев бедром тумбочку, на которой стоял компьютер. Выругалась. Скринсейвер отключился и на экране возник папин почтовый ящик.

С новым сообщением.

От мамы. Полученным тринадцать минут назад.

Мое сердце перестало биться.

Я осторожно погладила экран, как будто он мог перенести меня поближе к ней. Уселась на кровать, аккуратно переставила компьютер с тумбочки на свои мокрые колени, задержала дыхание, набираясь решимости, и щелкнула по письму. Оно открылось, как медленно распускающийся цветок.

Юнас.

На прошлой неделе у меня диагностировали синдром Аспергера.

Окончательное подтверждение диагноза меня, конечно, ошеломило.

Сказать по правде, я была в абсолютном шоке.

Я знакома с этим диагнозом, читала об этом синдроме еще во время учебы, да и после тоже, и, конечно, отмечала некоторые совпадения. Тем не менее мне казалось, что описанные в учебниках симптомы были гораздо серьезнее моих.

В общем и целом можно сказать, что диагноз означает сложности в социализации и общении.

Какая ирония судьбы — я-то считала, что хорошо умею общаться с людьми. В последние годы, правда, начала понимать, что веду себя не так, как от меня ожидают. Я знаю, что очень прямолинейна. Даже слишком, как говорят. Как можно быть слишком прямолинейной? Не понимаю.

Мои родители всегда считали, что со шведами очень сложно, потому что те никогда прямо не скажут того, что думают на самом деле, вместо этого они говорят обиняками, и собеседник вынужден сам догадываться, что у них на сердце, должен научиться истолковывать отвернутые лица и опущенные глаза. Немцы же гораздо более прямые и откровенные, говорят, что думают, и ясно дают понять, чего от тебя ожидают. Это, конечно, сильно упрощенный взгляд, однако я действительно его придерживалась. Я считала, что все дело в столкновении разных культур, и, честно говоря, я до сих пор не уверена, что это не так, — хотя, конечно, я признаю, что проблема не только в этом.

Человеку с синдромом Аспергера сложно считывать язык тела собеседника, понимать, о чем думают и что чувствуют другие, кроме того, такие люди, как правило, очень негибкие в социальном плане и поэтому им сложно заводить друзей.

Мне всегда так неловко в обществе других людей. Тех, с кем я могла бы полностью расслабиться и быть собой, очень мало. Ты был раньше одним из них. Майя, конечно, тоже.

Ну вот. Понятно, что я не могу не спрашивать себя: так, значит, в этом все дело? Вот почему я настолько одинока? И если да, то испытываю ли я облегчение от того, что теперь я знаю причину? Или это, наоборот, только все усложняет?

Мне нужно было сделать паузу и перевести дух. У меня было такое чувство, будто кто-то силой опустил меня на самое дно морское и приковал цепью к камню, чтобы я не смогла сбежать. Мне нужно было всплыть обратно на поверхность! Мне нужно было снова начать дышать! Глотнуть воздуха! Я удивленно осмотрелась вокруг. Мои обычные вещи, моя одежда, мои книги, дурацкие вещи и предметы, которые, как я когда-то думала, представляли из себя какую-то ценность. Я изо всех сил старалась понять, чтÓ происходит, и единственным выходом было вернуться назад. И я нырнула обратно. По собственной воле снова бросилась в темную воду.

Люди с Аспергером часто проявляют узкие и специфические интересы, которые полностью их поглощают, на которых они зацикливаются.

Я не верю, что это правда.

Я не верю, что это так просто.

Понимаешь, то единственное, что меня действительно занимает, мой интерес к книгам и психологии, вдруг свели просто к симптому заболевания! Да это и не болезнь вообще, хотя я постоянно так говорю — и меня каждый раз поправляют. Нет, не болезнь, а «синдром», «функциональное расстройство», «ряд особенностей характера», «предрасположенность».

Оно и понятно, болезнь ведь можно вылечить. Синдром Аспергера вылечить нельзя.

Многие страдающие синдромом Аспергера привязаны к четко повторяющемуся расписанию и ритуалам — когда мой психиатр мне про это сказал, я почувствовала, как запылали мои щеки. Как если бы он дал бы мне пощечину. Как будто он читал мои личные записи.

Мое расписание мне помогает, оно мне необходимо, это не проблема, а, наоборот, решение! По его мнению, именно изменения в расписании привели к тому, что мне пришлось лечь в больницу тогда, после развода, почти тринадцать лет назад. Я с ним согласилась — и подумала про себя, что нельзя сбрасывать со счетов и то, как ужасно я была тогда расстроена, но вслух я говорить об этом не стала. Может быть, я настолько «ошведилась», что научилась не говорить того, что на самом деле думаю. Это шутка, Юнас. Как видишь, я умею шутить. А умение шутить — это социальный навык. Другое дело, что шутить нужно в нужное время и в нужном месте. Как ты думаешь, Юнас, это вот было нужное место? Нужное время? Ох, это так же сложно, как удерживать равновесие, идя по канату. Так сложно, что ты постоянно падаешь вниз. Видишь, я и метафорами пользоваться могу. Людям с Аспергером сложно воспринимать метафоры и сравнения, сложно шутить и, прежде всего, понимать шутки других. Мой психолог считает, что этот навык можно натренировать, разучить, но даже после долгих тренировок метафоры и шутки остаются неестественными для людей с моим диагнозом.