Читать книгу "Голосуйте за Цезаря - Питер Джонс"

Девиз морской пехоты «Не силой, а хитростью» — классическая антитеза. В повествованиях Гомера мы читаем, что перед штурмом Трои решался вопрос: силой брать укрепленный город или хитростью? В конце концов, как известно, Троя была взята с помощью деревянного коня, внутрь которого втиснулись осаждавшие. Коня придумал Одиссей, последний герой, использовавший не грубую силу, а хитрость, в отличие от Ахилла, делавшего ставку на жестокость и насилие. Тем не менее оба героя одинаково рисковали жизнью, одинаково желали увидеть результаты своей борьбы и оба заслуживали «kleos» — «величие после смерти» — естественное желание человека оставить для потомков память о себе.

В этом смысле поведение современных воинов отличается большей скромностью — никто из них о «величии после смерти» не думает. Не секрет, что во многих семьях мало знают о героических поступках отцов и дедов. Возможно, опыт Первой и Второй мировых войн печален тем, что буквально каждая семья понесла катастрофические потери. Характер этих войн объясняет, почему мы на Западе думаем о них так, а не иначе. В настоящее время мы проживаем мирный период, самый долгий в истории человечества. Каждый из нас не готов и не может сражаться с врагом лицом к лицу. Антивоенные движения и ненависть масс-медиа ко всему военному — дело совершенно обычное. Пацифизм — повсюду. Поэтому, если мы втягиваемся в войну (как в Ираке), мы обязаны следовать канонам войны и вести себя так, как подобает вести на войне. Что касается солдат, то, мне кажется, они явно лишены воинского духа, будучи связаны по рукам и ногам законом. Ограничения, навязанные военным людям невоенными, создают условия для постепенной деградации армии. И это в то время, когда в мире столько непредсказуемых тоталитарных режимов, рвущихся к ядерному оружию либо им обладающих. Пацифистские законы хороши, когда они исполняются всеми вокруг. Теперь нам понятна мотивация древних, когда любой народ был окружен врагами. Лишь боеспособное войско могло служить гарантом самого существования общества. Тут не до закона

«Inter arma silent leges» — «Во время войны законы замолкают» (Цицерон). Разве эти слова не актуальны сейчас? Если только враг захочет мира, стремись к миру и ты. Излишне пацифистские законы просто погубят наше общество. Если дело пойдет так и дальше, наши солдаты будут вынуждены испрашивать у противника разрешение, чтобы навести на него ствол пушки или автомата.

Убеждения убийцы

Древние греки были бы крайне удивлены, если бы узнали, что когда-нибудь (я имею в виду современную эпоху) движущим мотивом разжигания войн будет являться также и религиозная нетерпимость. Или, по крайней мере, по религиозным мотивам одна часть человечества будет ненавидеть другую ее часть. За некоторыми исключениями (события в Ветхом Завете и войны римлян с иудеями в 66-133 гг. н.э.) войны на религиозной почве в древнем мире попросту не могли начаться, потому что в те времена люди были убеждены в том, что чьих-либо богов нельзя оскорбить существованием других богов. Поэтому неудивительно, что после завоевания очередной новой территории древние римляне немедленно оказывали знаки уважения богам и духам завоеванного народа, а по сути самому завоеванному народу. Так, в Британии мы находим алтарь, посвященный так называемому «Campestres», то есть пантеону с «военным уклоном». В этот пантеон вошли Марс, Минерва, Геркулес, Виктория и (внимание!) почему-то некая Эпона. Кто это? Местная богиня в образе лошади! В алтаре, посвященном «духу Августа», присутствует некий или некая Ванаунс. По сей день неизвестно, чей это был божок, да это и не важно. Именно этим объясняет Миниций Феликс (III в. н. э.) огромные успехи Рима в своих аннексионистских начинаниях: римляне попросту «привлекали» чужих богов на свою сторону. Действия нынешних американцев в Ираке древним были бы совершенно непонятны.

Семена наступившей в более поздние времена религиозной нетерпимости проросли и дали свои страшные всходы. Крестовые походы, набеги сарацинов, Варфоломеевская ночь, восстание гуситов, резня в Константинополе — список религиозных войн можно продолжать бесконечно. Возможно, местные, ограниченные в пространстве и времени, культы и верования не могут вызвать вселенского пожара. Так было с культом Яхве (скорее всего, именно так звучит имя еврейского божества), до поры и до времени не вызывавшего агрессии окрестных народов. До тех пор, пока завоевавшие Иудею римляне не решили разобраться с «чужим» богом, а заодно с его почитателями.

А вот окрепшее христианство смотрело на мир иначе. Христиане считали, что все народы должны почитать Его, а уверовавших в Него ждало вознаграждение — если не в этой жизни, так в следующей. И горе неверующим! Вселенский плач раздался и с появлением в VII в. другой мировой религии — ислама. Исламские экстремисты до сих пор придерживаются того мнения, что всякий, кто не с ними, заслуживает смерти. «Борцу» же за веру, а попросту убийце неверных, гарантирована после смерти жизнь в райских кущах.

Древним римлянам и грекам показалась бы забавной сама постановка вопроса: какой именно бог из их пантеона не потерпел бы присутствия рядом другого бога? И с какой стати (по словам Цицерона) люди должны защищать всемогущих богов? Боги и сами способны разобраться с недругами. Мне вообще кажется удивительным, что такой серьезный деятель, как Цицерон, занялся этим вопросом. Тем не менее он не особо возражал против богохульства и не предлагал за это никаких санкций. «В конце концов, какое юридически обоснованное наказание может наложить разгневанное божество?»

Наиболее важным мне кажется то, что древние охотно шли на объединение чужих богов со своими. Как сейчас сказали бы — между различными культурами процветал экспорт и импорт в религиозной сфере. Взять финикийскую богиню Астарту — богиню Луны, плодородия и интимных отношений. Все сходятся во мнении, что она — прообраз знаменитой Афродиты. Так что неудивительно (только никому не говорите), что христианский Бог и мусульманский Аллах — близкие родственники, а мусульманский Иса и вовсе Иисус. Как и Джебраил — бывший Гавриил. Откуда такая неприязнь адептов этих великих религий друг к другу, только самим богам и известно.

Справедливая война

Есть широко распространенное мнение, что первые размышления святого Августина касались «справедливых войн», их определения и классификации. Августин искал «справедливым войнам» оправдания и, что интересно, находил их. Однако древнеримский государственный деятель и философ Цицерон рассуждал на эту тему задолго до знаменитого праведника в своем труде «Deoficiis» (то есть «Об обязанностях»): «Есть два способа вести дискуссию — вступать в мирную полемику или применять насилие. Однако первый вариант — для людей, а последний подходит для животного мира. Тем не менее мы обязаны прибегнуть к силе, если дальнейшее ведение мирной дискуссии невозможно. Единственное оправдание развязывания нами войны заключается в том, что только так мы и можем жить в мире целые и невредимые».

«Справедливой» может считаться война, которая отвечает нескольким условиям (по Цицерону). Любая война несправедлива и нечестна, если только одной из сторон не была затребована компенсация за нанесенный ранее ущерб; или если война не была объявлена официально. Цицерон разделяет войны на те, что ведутся ради физического выживания, и те, чьей целью является укрепление «империи» (первоначально «imperium» — «руководство, контроль») или если на кону «gloria» — «слава». Великий оратор оправдывает оба вида войн. По его мнению, война «за империю» может считаться легальной, если ведется с «как можно наименьшей горечью» (слова Цицерона).