Читать книгу "Очень простое открытие. Как превращать возможности в проблемы - Владимир Гуриев"

— ну, кхм, давай, — сказал борис иваныч и наиграл какую-то мелодию на пианино.

я к этому был не очень готов, потому что всю неделю репетировал орленка, и он у меня получался уже очень громко и хорошо. а те ноты, которые сыграл борис иваныч, были слишком близко друг к другу, я такие не репетировал.

тем не менее, я спел.

— очень, кхм, хорошо, — сказал борис иваныч. — нам в хор как раз нужны ложечники. что думаешь? я еще на уроке заметил, какое у тебя чувство ритма.

я не помню, как дошел до дома в тот день. ложечники. ложечники!! нет в русском языке такого слова, которое бы одновременно описывало стыд, гнев, слезы и сопли, но я был этим несуществующим словом переполнен по самую макушку, до боли в слезных протоках.

а на следующем уроке, через неделю, борис иваныч отложил на кульминации «орленка» баян (я принципиально не пел, даже рот не открывал) и рассказал, что был такой федор шаляпин, великий, вообще говоря, певец, а его в детстве не взяли в хор, вот такая с этим певцом произошла смешная история.

а сам борис иваныч шел куда-то со своим другом и что-то с ними опять интересное случилось.

и он это не мне рассказал, а всем. обо мне он вообще не вспоминал. просто какая-то строчка из «орленка» напомнила ему о шаляпине.

и я на него еще немного пообижался, а потом почти простил и даже какое-то время пытался петь басом.

я настолько отошел, что через год опять пришел записываться в хор.

и он бы меня взял, но я немного опоздал, и они уже набрали всех солистов, там как-то так получалось, что нельзя еще хотя бы одного человека взять. борис иваныч и хотел бы на это повлиять, но не всё зависит от него.

— может, ложки? — спросил борис иваныч.

— наверное, нет, — сказал я.

— жаль, — сказал борис иваныч. — ты бы нас здорово выручил. ложки — наше слабое место.

— да ничего, — сказал я. — я в следующем году пораньше к вам записываться приду. чтобы успеть.

даже у самых охрененных учителей бывают удивительно тупые ученики, но, кажется, я больше не приходил, не помню почему. возможно, я решил стать киноактером и временно забросил музыкальную карьеру.

но встреча с борисом иванычем привела вот к чему. я с тех пор думаю, что люди с вытянутыми лицами очень классные. даже герой фильма «крик». да что там «крик». даже джулия робертс.

не может человек с вытянутым лицом быть плохим.

я почему-то был уверен, что он давно умер, но нет, он еще долго потом преподавал и даже в какой-то момент стал директором, а пару лет назад ушел на пенсию.

на недавних фотографиях он практически не изменился, только немного поседел. его бывшие ученики во вконтакте пишут, какой он был охрененный и какие классные истории он рассказывал.

вот он стоит, второй слева во втором ряду. на фотографии не видно, но наверняка у него в кармане деревянные ложки на всякий случай [1].

* * *

я понимаю, что это похоже на затянувшийся ситком, но мне только что звонила мария михайловна, и у нее новый план. в субботу мы должны сорваться и поехать в иерусалим, чтобы поблагодарить бога, с виталиком она уже договорилась, про бога я спрашивать не рискнул, но не исключаю, что тоже да.

а я не так чтобы за.

надо сказать, что меня в целом это предложение несколько удивило, потому что мы с марией михайловной принадлежим к одной и той же конфессии ссыкливых атеистов. в нашей секте никто, в общем, ни во что не верит, но в трудные минуты жизни открывает усилием воли прямой контакт с космосом и старается наобещать с три короба.

и мы не то чтобы совсем уж неблагодарные свиньи, но ездить куда-то и благодарить по каждому поводу — это немного не наш формат. это мы потом, когда в следующий раз прижмет, раскаемся, что никуда не съездили.

но вслух я этого не говорю, потому что с виталиком все уже на мази (и он не может в другой день, поэтому это обязательно должна быть суббота), и мои соображения о религии это не аргумент. вслух я говорю другое:

— может, я это, — говорю я, — в другом городе как-нибудь отблагодарю? зачем сразу в иерусалим? храмы везде есть.

— храмы ему везде, — говорит мария михайловна. — ты мне еще скажи, что ваш иисус христос в каждом храме похоронен.

и тут я слегка теряю дар речи, потому что не знаю как донести до м. м. последние новости двухтысячелетней давности. может, человека надо как-то подготовить к такому, может, сразу нельзя.

— мария михайловна, — говорю я. — тут как бы такое дело. он нигде не похоронен. он воскрес. в полном комплекте.

— володя, что ты мне рассказываешь, я там даже была, в этой греко-армянской церкви, и меня туда пустили, понимаешь, меня пустили туда, куда русских даже не пускают, и я сфотографировала все.

о, я бы правую руку отдал за то, чтобы это увидеть.

мария михайловна влетает в храм гроба господня с криком «где тут у вас похоронен иисус христос». времени у нее нет, список достопримечательностей и так огромный, а еще к друзьям нужно зайти и чем-нибудь помочь.

греки и армяне упираются, потому что там никто не похоронен. все орут.

через двадцать минут грек сдается.

— ну хорошо, — говорит он армянину. — покажи ей.

— что показать?!

— покажи ей, — говорит грек. — где. похоронен. господь. наш. иисус. христос.

— хорошо, — медленно отвечает армянин. — пойдемте со мной.

— секундочку, — говорит мария михайловна. — а что же вы раньше мне вкручивали!

— мы это, — говорит армянин, но не может придумать продолжение.

— от русских скрываем, — выручает его грек. — это секретное захоронение, вы же понимаете.

— но вам, очевидно, можно доверять, — говорит армянин.

— главное, никому не рассказывайте, — говорит грек.

— мы туда больше никого не пускаем, — говорит армянин.

и вот они спускаются с марией михайловной в подвал, у нее перехватывает дыхание, и некоторое время она стоит в восхищении. вокруг трубы, старая лестница лежит, банки с краской.

через семнадцать миллисекунд она вытаскивает из сумочки старый телефон.