Читать книгу "Игра на опережение - Владимир Березко"

В своей колонии он сошелся с парнем по кличке Штырь. О своем прошлом Алекс ему практически не рассказывал, но статья стала в зоне известной. И он даже оказался своего рода достопримечательностью для мест лишения свободы. По статье «Пиратство» срок больше не отбывал никто.

После выхода из колонии Алекс решил отправиться в Санкт-Петербург. Навестить Люсию. Девушка ему очень запомнилась, и восемь лет в колонии он часто ее вспоминал. Точнее — их встречу в ресторане и совместную ночь в гостиничном номере.

Осенний Петербург встретил его совсем не приветливо. Тонкий, издевательски мелко моросящий дождь, низкие, словно давящие на прохожих тучи, свинцовые волны Невы…

Гостиницу в переулке он нашел довольно быстро. За восемь лет здание совсем не потускнело — видимо, его регулярно ремонтировали. И так же ярко светилась вывеска.

Алекс толкнул дверь и, сделав несколько шагов, оказался на reception. За столом сидела молодая женщина. Она увидела посетителя и подарила дежурную улыбку:

— Здравствуйте!

Алекс тоже улыбнулся и спросил:

— А Люсию я могу увидеть?

Женщина ответила:

— Люсия у нас уже давно не работает.

Алекс задал следующий вопрос почти автоматически:

— А где она?

Женщина ответила сухо:

— Не знаю. Вы номер хотели взять?

Алекс пробормотал: «Нет, спасибо», — и, повернувшись, направился к выходу из гостиницы. Понятно, за восемь лет много воды утекло…

Он вышел из гостиницы в переулок и закурил. Выпустил большое облако дыма. В голове крутилась одна мысль: «Куда теперь?»

И Алекс вдруг вспомнил, что Штырь, который освободился на два года раньше, приглашал в гости. Он порылся в своем видавшем виды чемодане и достал старый блокнот. Нашел адрес Штыря.

— Поеду к нему, погощу немного. А там видно будет…

У Штыря срок был меньше — шесть лет. Когда он освобождался, то дал Алексу свой адрес. И коротко бросил:

— Прижмет — приезжай.

…Алекс сел на поезд и через несколько суток вышел на небольшой станции. Оттуда несколько часов по разбитой дороге на попутной машине добирался до деревни, где обитал Штырь.

За окном нудный осенний дождь торопливо заштриховывал короткими мазками унылый вид деревушки во Владимирской области. Алекс отошел от окна и вернулся к грубо сколоченному столу, на котором была выставлена нехитрая закуска — миска с солеными огурцами, чугунок с вареной картошкой. И рядом — на деревянной доске — кусок деревенского сала.

«Вот она — радость жизни», — с грустью подумал Алекс и сел к столу.

— Эй, братан, чего загрустил? — Штырь налил в граненый стакан водки и пододвинул его Алексу.

— Ну, будем!

Алекс выпил и почувствовал, что настроение улучшается. Он взял большой кусок ржаного хлеба, накрыл его крупным ломтем сала и с удовольствием откусил от получившегося бутерброда. Медленно стал пережевывать. Вкус деревенской еды был непривычным, но пища оказалась сытной.

Штырь смотрел на него пристальным, изучающим взглядом.

— Так зачем приехал, братан?

Алекс взял из чугунка картофелину и, не отвечая, откусил большой кусок. Положил картофелину на тарелку и взял из миски соленый огурец. Снова прислушался к собственным ощущениям. Действительно, деревенская еда хорошо утоляла голод. Он повернулся к Штырю и неторопливо ответил:

— Мне ксива нужна.

— Зачем? Тебе же выдали справку об освобождении. Иди и получай паспорт. Какие проблемы?

— Проблема в том, что я из-за своей статьи должен буду находиться в своем захолустье — на станции Заречная. По месту прописки. А мне по Москве хочется походить. Погулять…

— А деньги у тебя есть? — спросил Штырь.

Алекс подумал несколько секунд.

— Да, в общем-то, имеются… А сколько будет стоить ксива?

Штырь взял огурец и с удовольствием откусил.

— Ну, цены разные. Как говорится, все зависит от качества…

Он прожевал огурец и без тоста, не чокаясь, допил водку, которая еще оставалась в стакане. Вновь пристально посмотрел на Алекса.

— В принципе, твоя проблема решаема. Завтра и займемся делами.

Они сидели за столом еще несколько часов. Потом отправились спать. Штырь разместил гостя на летней веранде. И чтобы Алекс не замерз, дал ему теплое ватное одеяло.

…Алекс долго не мог заснуть. От хмеля голова слегка кружилась, но это ощущение ему было даже приятно. Он думал, что, получив паспорт, сможет хоть ненадолго приобщиться к той, «дозоновской» жизни. Он не стал рассказывать Штырю все подробности своего осуждения. Не упомянул, конечно, и о том, что денег у него для бывшего заключенного сумма весьма немаленькая. По дороге он заехал в только ему одному известное место и достал из тайника плотную пачку долларов США.

«Но Штырю об этом знать совсем необязательно, — размышлял Алекс. — Прикинусь бедным родственником. А то он такую цену заломит, что все баксы придется отдать».

На веранде вдруг что-то зашелестело. Алекс открыл глаза. И в следующее мгновение увидел большую темную фигуру и холодно отблескивающее лезвие ножа. Клинок с легким мерцанием взлетел в воздух и обрушился прямо на Алекса. Сталь легко пробила ватное одеяло, и Алекс ощутил удар и боль, которая, словно расширяясь, заполняла все его тело. Потом ощущения куда-то испарились, и осталась одна последняя мысль: «Штырь, сука…»

В деревенском доме мерцала маломощная лампочка. Штырь сидел за столом и жевал хлеб с салом. Напротив него расположился внушительных размеров мужик. Штырь посмотрел на него и спросил:

— Ну?

Мужик сделал движение рукой, и на столе оказалась пачка долларов. Штырь взял ее в руки и пролистнул. Улыбнулся.

— А говорил, чудик, что не особо богат. Хотел покрысятничать. В расчете на старую дружбу. Дескать, прикинусь, и много с меня не возьмут. Что скажешь, Ушастый?

Мужик почесал оттопыренное, торчащее в сторону ухо и ответил густым басом:

— Завалили его и правильно сделали. Эти деньги нам нужнее. Мы их на дело пустим. А он бы прогулял. Да еще и до Москвы бы не доехал. А может, даже и до Владимира… Штырь, что с ним дальше делать?

— А что ты предлагаешь? Вынеси в лес и закопай.

Через полтора часа подельник Штыря вернулся из леса. Зашел во двор и забросил в сарай лопату. На лезвии еще остались комки сырой земли.

А в неприметном месте в глубине леса появился и постепенно оседал небольшой холмик…

Стихотворения

Погибшим дипломатам

Белым облаком, чистым и светлым Прилечу из далеких краев И расплачусь вдруг дождиком летним Над землей, где родился и рос…

Над лесами ее и лугами, над бескрайним простором полей, и взгляну, как прощается с нами улетающий клин журавлей.

Пролечу над московским проспектом, там веселая юность прошла Где писали мы жизни конспекты и упала вдруг с неба звезда…

На далеких и жарких дорогах Где от пыли седеет броня Растворившись в огне и тревогах Я, страна, воевал за тебя.

За просторы твои и границы За далекий рассвет над тобой Чтоб весной перелетные птицы Вновь могли возвратиться домой…

В небесах удивительно синих пролечу я все также любя… Я к тебе не вернулся, Россия, но погиб все равно — за тебя…

Осенние мысли

Измятые письма листвы Бросает вдогонку мне осень Иду по тревогам судьбы А в небе — грядущего просинь

Как много я в жизни своей Читал строки листьев измятых Шептала мне осень: Скорей! И я торопился куда-то…

Но удали сладкие дни Пропали в житейской метели Наверное, письма листвы Сказать о другом мне хотели…

В них — вечная тайна души Забытые в счастье невзгоды И шепчет листва: Не спеши! У нас еще будут дороги

Нас выведет ласковый свет В лучистую, нежную просинь В дорогу — от разных сует Зовет уходящая осень

Последний шаг

Короткий миг дороги вечной Случится в жизни не у всех И силы сделать шаг последний Подняться в тишину небес

В бою расстреляны патроны А помощь просто не пришла Пыль на израненных погонах Песок. И с кровью пополам…

Чекой от жизни и до смерти Граната зачеркнула мир И к бездне сделав шаг последний В бессмертье входит командир

В селе заплаканном, далеком Героя вспомнят земляки Поставят памятник неброский Сплетут в последний путь венки

Березы хороводом светлым Его проводят по земле Укроют листьями и цветом За них погиб он на войне

И память о последнем шаге За жизнь оставшихся друзей О ратном мужестве, отваге Жить будет вечно для людей

Звучит баян…

Звучит баян отцовский старой песней И льются ладные слова В них сила музыки чудесной Которая всегда жива

Жива в душе народной, воле И в горькой доле и войне И в пожелтевшем спелом поле В размеренном и мирном дне

Звучит баян отцовский ладно Застолье весело поет Я — молодой, и он не старый И память снова узнает…

В листе осеннем фотографий Улыбки молодых солдат Ушедших на войну когда-то Но песни их еще звучат

Играет их баян отцовский И гости с радостью поют А над Россией светит солнце И песни русские живут…

Кострома

К тебе приезжаю из суетной дали Душой отдыхая у синей реки И все Костромой тебя величают А я говорю — мы с тобой земляки

Припев: Мой город прекрасный, умытый волною Где зданий старинных державная стать И я очарован опять Костромою И слезы в душе мне никак не унять

Церквей златоглавых великая сила И Волга неспешно на море течет Вы мест не найдете настолько красивых Кто был в Костроме, то меня он поймет

Мой город великий, с историей древней И он обожжен лихолетьем войны Судьба трудовая — в мирное время И славные лики родной старины

Припев: Мой город прекрасный, умытый волною Где зданий старинных державная стать И я очарован опять Костромою И сердце России готов я отдать

Девы

Лаская стан прекрасной девы Я увлеченно опьянен Как обожатель королевы Вдыхает нежно сладкий стон

В траве упругой наслаждений Раскинут страстью наш шатер Вечерний свет среди томлений Так упоительно вплетен

В любовной неге и усладе Сгорает девственная грусть И райской, неземной наградой Пылает облако из чувств

Алмазной нитью нежной страсти Расшит безумствия ковер И словно терпкий ром в ненастье Любовь из чаши пьет бретёр

Мгновенья наслаждений милых Так быстро оставляют дом И лишь в воспоминаньях пылких Я снова слышу милый стон…