Читать книгу "Дорога цариц - Александр Прозоров"

Так за разговорами и тянулась для служивых долгая зимняя ночь.

На рассвете дружки — в этот раз к ним присоединился и боярин Малюта Скуратов — сопроводили молодых супругов в баню и заняли место у дверей с саблями наголо. Не потому, что тем грозила какая-то опасность, — а просто по издревле заведенному правилу.

Где-то после полудня царственная пара наконец-то напарилась. Дружки сопроводили их на свадебный пир, в этот раз уже и сами сев за стол. Борис немного перекусил, осушил кубок вина за здоровье молодых, потом еще один…

…и проснулся в своей опочивальне, на подворье Малюты Скуратова.

Как ни пытался стольник вспомнить, что же происходило на царском пиру — но в памяти сохранились лишь отдельные обрывки событий. Целиком запеченный осетр, кулебяки, жареные пескари… Вино… Он помнил лишь, как кушал и пару раз выпил.

— Надеюсь, я хотя бы ничего не натворил, — вздохнул Борис, поднялся, вышел из опочивальни, в одной рубахе сходив до ветру. Умылся в людской из ведра, поднялся обратно наверх и попал в объятия супруги.

— Ну, наконец-то! — расцеловала его Мария. — Я уже бояться начала. Весь день проспал, всю ночь и еще полдня! Ты как себя чувствуешь? Хорошо?

— Хорошо, — кивнул стольник.

— Чего-нибудь хочешь?

— Спать…

— Ты в этом уверен? — тихо рассмеялась молодая женщина, толкнула его на перину, упала рядом и стала целовать шею своего возлюбленного супруга…

Из своей опочивальни Годуновы вышли только к завтраку.

— Вот и главный царский приятель пожаловал! — обрадовался боярин Скуратов, восседающий во главе стола. — Государь о тебе уже спрашивал!

— По-доброму али во гневе?

— Не беспокойся, — пригладил раздвоенную рыжую бороду Малюта. — Ныне он счастлив и благостен. Хотя уже начал задумываться о государственных делах. Так что засидеться тут тебе не удастся. Но до завтра можешь отдохнуть.

Второго ноября стольник Постельного приказа Годунов вновь стоял в малой зале дома игумена перед восседающим на троне государем, приложив руку к груди и почтительно склонившись.

— Стараниями твоими я доволен, Борис Федорович, и за то награждаю тебя поместьем в двести четвертей в Заволочье, в Важском уезде, — провозгласил Иван Васильевич. — Как я понял из отписки твоей, дворец мой новый в Великом Новгороде к моему переселению готов. Посему повелеваю тебе принять казну мою, и службы дворовые, и приказы Поместный и Разбойный принять, в Новгород доставить и там их разместить. С тобою для охраны сего добра полк стрелецкий пойдет под рукою князя Мстиславского, какового я сим указом наместником Новгородским назначаю. Справишься, Борис Федорович?

— Не сомневайся, государь. Все исполню с прилежанием! — пообещал стольник, уже прикидывая в голове, как разместить всех людей и все службы в еще недостроенном дворце.

Но Борис Годунов был уверен, что справится. Ведь минувшие два года прошли не зря. Новые хоромы, пусть и незаконченные, были огромными[8]. Горниц хватит всем.

14 августа 1572 года

Господин Великий Новгород, Софийский собор

Стольник Постельного приказа Борис Годунов стоял в почти полностью заполненном храме в заднем ряду, опустив голову и слушая распевный голос архиепископа Леонида, иногда крестился и вспоминал минувший год, столь разный и насыщенный.

В том году случились и великие награды — поместье в двести четвертей, какового он еще даже и не видел, однако которое уже начало приносить хороший доход, присылаемый тамошним старостой. В том году пришлось и немало потрудиться, ибо едва только стольник доставил в Новгород личную казну государя и разместил во дворце выведенные из Александровской слободы приказы, как вслед за тем, уже в феврале, на Волхов прикатился обоз из четырехсот пятидесяти телег уже с государевой казной, архивами и остальными приказами.

Только Борис нашел места для них — прикатила вся остальная свита и сам государь…

По счастью, новые хоромы пришлись Ивану Васильевичу по душе — уступать правителю свою опочивальню Годуновым больше не пришлось. Отдельное жилье было отстроено и для обоих сыновей правителя. А Федору Ивановичу сверх того досталось по прибытии еще и две тысячи двести три рубля — полученный с торгового дела доход. Царевич оказался толков и две тысячи тут же вернул обратно в дело.

Не успел стольник, принявший и обустроивший сотни людей, перевести дух — пришли вести о новом великом османском нашествии. Царь умчался разводить полки, вернувшись в начале лета с одной малой свитой. Все воеводы, опричники, вся стража, способная носить оружие, ушли туда — останавливать полчища басурман.

Над Новгородом повисло долгое гнетущее напряжение, настолько зловещее, что многие купцы даже начали распродавать товар, запирать дома и уходить с семьями на корабли, отплывая кто к родичам, кто к друзьям, кто на север, а кто в заморские страны. Иные хозяева отсылали семьи, прятали накопленную казну, отказываясь у ремесленников от новых заказов.

Заметно подорожали хлеб и соль…

Но в один из душных августовских дней к Новгороду внезапно прискакала кавалькада веселых запыленных всадников, одетых в одни рубахи и порты, но опоясанных саблями. Через распахнутые ворота гости промчались к царскому двору, въехали в него прямо верхом — неслыханная дерзость! Натянули поводья лишь у ступеней главного крыльца. Спешились.

Распахнулась входная дверь, на крыльцо вышел государь — в темно-бордовом бархатном халате, опоясанный кушаком и с посохом в правой руке. Стукнул посохом об пол, вскинул подбородок, провел левыми пальцами по острой бородке и громко спросил:

— С чем прибыли, бояре?

Воины сняли с седла последнего из всадников, одетого в истрепанный стеганый халат, со связанными за спиной руками, прикрученными к телу, и весьма небрежно бросили на нижние ступени:

— Сие есть Дивей-мурза, государь! Главный османский воевода!

— Добро… — кивнул правитель всея Руси. — А где прочие басурмане?

— Не гневайся, государь, — развел руками один из гонцов. — Нету их больше. Порубали всех.

Несколько мгновений Иван Васильевич помолчал, потом слабо улыбнулся:

— Отдыхайте, бояре! Низкий мой вам поклон.

И уже через час по высочайшему повелению зазвенели колокола во всех храмах и монастырях, извещая добрый люд о случившейся радости, и вместе с тем начались благодарственные молебны об избавлении от басурманской напасти, каковые очень быстро перешли во всеобщие радостные гуляния.

На следующий день молебен назначили царским — в Софийском соборе, в присутствии государя, всей его свиты и дворни… И вот Борис Годунов стоял здесь, в самом заднем ряду, вспоминая долгий минувший год и глядя в спины толпящихся впереди бояр.