Читать книгу "Сердце в опилках - Владимир Кулаков"

Хирург вновь заметался по кабинету. Сегодня он нарушил всё, что мог! Потом, словно решившись, махнул рукой:

— А! Семь бед — одна тюрьма! Ещё немного заберите! Вы бессценный человек, Анатолий Васильевич! Спасибо вам, дорогой мой! На таких — мир держится!

— И на таких врачах, как вы!..

…На продырявленую вену клоуна наложили повязку. Медсестра чмокнула во влажный лоб донора. Смыков улыбнулся и решил было встать, но его тут же уложили как ребёнка, строжайше отчитав при этом.

— Куда! До утра из корпуса ни шагу! Это — приказ! Утром мы вас отвезём в цирк! Из вас больше поллитра крови выкачали, шутите! Вы в любой момент можете потерять сознание, а там… Сейчас мы вас покормим по-царски. Ребята уже поехали в дежурный гастроном. Скоро восполним все ваши потери калориями. — Врач белым вихрем умчался в операционную, где его уже давно ждали.

У Смыкова действительно немного плыло перед глазами. Он невольно прислушался к себе — на такой подвиг этот «бывалый» решился впервые — да нет, вроде, самочувствие как всегда, хотя…

— Мне надо упаковываться! Завтра отъезд за границу. Ничего не собрано! Дайте хоть позвонить! — Смыков заёрзал на кушетке.

— Лежите, лежите! — теперь уже заволновалась медсестра. — Мы позвоним куда угодно сами, вы только продиктуйте кому и что сказать. Отдыхайте. Сейчас, Анатолий Васильевич, главное для вас покой…

Смыков всё это время не мог избвавиться от мысли и вопроса: как там директор, жив ли ещё?..

— Уже оперируют, теперь жить будет точно! Успели благодаря вам! А там, глядишь, обещанную кровь подвезут. Ещё раз спасибо вам, Анатолий Васильевич! Вы настоящий герой! — молодая медсестричка смотрела на него с восхищением и неподдельным интересом. Она впервые в жизни видела клоуна без грима и не в цирке. «Хм, человек, как человек!..»

— Совсем плохо там у него? — полюбопытствовал Смыков, уж очень все суетились с встревоженными лицами.

— Не волнуйтесь, теперь всё «починят», сошьют, где порвалось, загипсуют, где сломалось…

— Помажут сбитые коленки зелёнкой, поругают и отпустят домой! — перебил медсестру донор.

— И помажут, где надо!.. — поддержала шутливый тон медсестра. — А вот и деликатесы приехали! — в комнату вошли два санитара с авоськами в руках. — Сейчас закатим пир на весь мир, что бы долго жилось вам и вашему Эдуарду Андреевичу!..

…Операция шла несколько часов…

Через какое-то время директор пришёл в себя и чуть не умер во второй раз, узнав кто дал ему кровь и по сути спас его.

Как только он боле-мене отошёл от наркоза, тут же попросил позвать к себе Смыкова. Тот уже был на погрузке в цирке. Созвонились. Через час его привезли в больницу.

В сопровождении врача Анатолий Васильевич вошёл в реанимационное отделение…

К больному вели трубки капельницы, ещё какие-то провода. Что-то попискивало в стоящей рядом мудрёной аппаратуре. Пахло больницей и бедой…

Директор изрядно забинтованный, пожелтевший, с замотанной как у мумии ногой лежал на кровати. При виде этого зрелища сердце Смыкова сжалось, потом встрепенулось и детским воздушным шариком полетело куда-то к горлу…

Эдуард Андреевич открыл припухшие глаза, сделал несколько попыток заговорить. Наконец у него это получилось. Его напору и жизненной энергии можно было позавидовать. Стержень в нём, безусловно, был.

— Это ж надо такому совпасть: и у него четвёртая отрицательная! — вместо приветствия хриплым голосом встретил директор своего спасителя. Он никак не мог определиться в своих чувствах к Смыкову и это его раздражало. К тому же его крепко подташнивало. Но не встретиться с ним не мог — помнил, тот сегодня уезжает…

Больного разрывали противоречия, доставляющие боль, не меньшую, чем жесточайшая травма, полученная при аварии. С одной стороны, директор не хотел быть должным этому толстяку, стоящему сейчас перед ним с бледным лицом. А уж тем более благодарить его. С другой, сделанное клоуном для него в «их» ситуации вызывало невольное уважение, скрытое восхищение и глухую ревность — он бы так не смог!..

Директор подытожил всё, что пережил за последние полсуток:

— Угораздило ж меня!..

— Не расстраивайтесь! Зато мы с вами по крови «хорошисты», ну может с небольшим «минусом». — Смыков не знал, как себя вести с человеком, который ему сделал ему столько гадостей, но на которого не было ни обид ни зла. Только сострадание: «Не ведает, что творит. Прости ему, Господи!..»

— Мм-да-а! Уж лучше бы я был «неуспевающим», тогда бы не попал с тобой в «один класс». — Эдуард Андреевич с трудом сглотнул слюну. — Ну, и «кровные» мы теперь с тобой — кто?..

Смыков не ожидал подобного вопроса. Он попытался оценить ситуацию и как-то ответить. Но шутить не хотелось и уж тем более говорить серьёзно.

— Не знаю. Друзья… вряд ли…

— Врагом тебя назвать — язык у меня тоже, вроде как, не поворачивается… — его потрескавшиеся запёкшиеся губы изобразили что-то подобие улыбки. — Хотя кровь ты мне окончательно испортил!

— Может теперь чаще улыбаться будете. Кровь-то в вас новая, смешная…

— Да уж! Оборжусь теперь!..

Смыков посмотрел на часы. Разговор получался натужный, трудный для обоих.

— Мне нужно идти. Прощайте! У меня ещё погрузка не закончилась. Ночью таможня и самолёт…

Белый халат на клоуне смотрелся очень комично. Его полы заканчивались сразу под мышками. Рукава по локоть. «Как он ухитрился натянуть его на себя?..» Директор облизал сухие губы.

— Думаю, «до свидания!» — негромко, но со смысловым нажимом, сказал «кровный» больной. — Ты в моём цирке ещё своих свиней не работал — за тобой должок!

— Когда я следующий раз сюда приеду, вас уже не будет.

— Это почему?

Смыков улыбнулся:

— Вас же «туда» собираются забрать! — Смыков показал пальцем на потолок, намекая на слух о повышении.

— Хм, уже чуть не забрали… — в свою очередь отшутился директор. — Никуда я из цирка не пойду. Там моё место! Я может впервые почувствовал, что занимаюсь настоящим делом. Так что через год тебя жду…

Клоун потоптался, не зная что ответить человеку, которого он считал… В эту секунду Смыков уже не смог бы ответить определённо — кем он теперь его считал. Всё так перепуталось…

— Выздоравливайте, Эдуард Анатольевич, поживём — увидим.

— Я — Андреевич!

— Теперь почти Анатольевич!

— Ах, да! — директор сделал попытку громко хмыкнуть, но тут же сморщился от боли. — Ну, вот, видишь, уже ржу! Испортил ты мне кровь, испортил!.. Ну, удачи тебе, «гоп со Смыковым — это будем… — мы!» А похудеть нам с тобой обязательно надо, Толя!..

Глава тридцать четвёртая

Яркий свет дешёвой люстры спугнул за окном черноту раннего утра и осветил ближние ветви клёна, с которым ещё совсем недавно Пашка здоровался «за руку». Теперь ветви были голыми и заиндевевшими. Он по привычке приоткрыл окно. Струя морозного воздуха холодной змеёй вползла в гостиничный номер, коснулась обнажённого торса парня. Пашка поёжился, вспомнил своего бывшего соседа Славку с его вечными стенаниями по поводу «стужи» и закрыл окно обратно. В комнате и так было, прямо скажем, не жарко. Над Пашкиной кроватью на плакате застыла в полёте нарисованая воздушная гимнастка. Неделю назад он выпросил-таки у администратора цирка афишу «Ангелов» и повесил её в своей комнате.