Читать книгу "Автопортрет, или Записки повешенного - Борис Березовский"

Я не борюсь с Путиным. Я борюсь с тем, что считаю неверным в действиях президента. Это совершенно разные вещи. И я, естественно, борюсь исключительно легальными способами, используя весь тот ресурс, который у меня есть: финансовый, интеллектуальный. Я никому не давал обещания молчать, если Кремль станет совершать грубые ошибки и действовать беспредельно. Я выбрал путь, которым иду все эти годы. Это очень тяжелый путь, потому что бороться с властью огромной страны очень и очень тяжело. Это колоссальная ответственность, и самостоятельная ответственность, и ответственность за свою семью, за своих друзей. Мы имеем дело реально с бандитской властью. В заложники был взят мой ближайший друг Глушков. Был прямой рэкет государства, действовавшего через Абрамовича. Нам предложили выбор между Бутырской тюрьмой и возвратом государству акций. Мне предложили добровольно просто отдать собственность, иначе мы тебя посадим. Отдай нам, иначе мы тебя посадим. Как это называется? Мне обещали выпустить из тюрьмы Глушкова, абсолютно противоправно сидящего за решеткой, если я продам 49 процентов акций OPT, причем по цене значительно ниже той суммы, которую я инвестировал в ОРТ. Я пошел на это, но меня обманули.

Людей убивают, людей сажают без суда и следствия, применяют психотропные средства, чтобы выбить показания. И с моей стороны прощения тем, которые так поступили, не будет. На преследование близких мне людей я смотрю значительно острее, чем на враждебные действия в отношении меня самого.

Я действительно не боюсь, хотя точно понимаю, что умею бояться. Я плавал на яхте со своим сыном, и, когда мы стояли где-то у островов, сын стал прыгать с крыши. И я тоже решил спрыгнуть с крыши. Думал, что это сделаю запросто. Высота не очень большая, шесть-семь метров. Я попытался разбежаться и понял, что мои ноги не идут. Я не могу разбежаться, т. е. я не могу в себе преодолеть этот животный страх. Тогда я понял, как я могу спрыгнуть с этой крыши: подойти и один раз оттолкнуться, потому что разбежаться я точно не смогу. Я так и сделал. Когда мне сообщили, что выписали ордер на мою экстрадицию из Англии, во мне ничего не шелохнулось вообще. Власть неумышленно создала себе серьезного противника.

Ни один олигарх не лег под бандитов. Кто лег, давно или в земле, или нищий. Ни один олигарх не вышел из чекистов и не лег под чекистов, потому что главное, что есть у олигарха, – это свобода. Олигарх – это человек, который сам принимает решения и отвечает за них. Никто не верил, что можно акционировать Центральное телевидение. В рекламе бардак, все ведущие телевизионщики распилили время по часам, вокруг бандиты. Я верил, что можно. Я и все олигархи делали то, во что никто не верил. Понятно, что в ГБ таких людей не было от природы. Кто шел в ГБ, уже принял решение, что им будет управлять чужая воля. Поэтому я утверждаю, что ФСБ пришла к власти и ничего не сможет сделать. Потому что они всегда были слугами. Они не умеют формировать цели и принимать решения. Они умеют исполнять решения. Воли у них нет. Поэтому я и говорю, что эта власть обречена.

Есть объективные процессы в политике. И они протекают стремительно. Все исторические процессы сжаты, так как мы живем в условиях сжатого времени в силу распространения новых информационных технологий. Поэтому у меня нет никаких сомнений, что политический век Путина недолог, режим Путина падет. Есть только один вопрос: он падет вместе с распадом России или все-таки падение этого режима произойдет раньше, чем распадется, развалится Россия? Моя оценка, что режим падет раньше.

Светлое настоящее: Англия

Конечно, я никогда не смирюсь с мыслью, что не вернусь в Россию. Я не борец за светлое будущее. Я борюсь за светлое настоящее. Мое поведение адекватно моему пониманию того, что нужно делать. Задача номер один – вернуться в Россию, и я уверен, что в Россию вернусь. Но это для меня не сверхзадача. Я не планирую возвращаться в Россию до тех пор, пока имею ясное послание от президента, что, если я вернусь в Россию, меня посадят в тюрьму. Но я уверен, что власть Путина, несмотря на то что по рейтингам, по опросам, она очень крепкая, на самом деле очень слабая, очень неустойчивая.

Я оппонирую власти по существу. Меня вообще не интересует Путин как Путин. Меня не устраивает власть в России, где Путин – президент. И я открыто ей противостою. Как любая оппозиция, я капитализирую ошибки власти. Исполнительная власть в любой стране совершает ошибки, а оппозиция эти ошибки капитализирует. В этом смысле я не делаю ничего необычного. Бессмысленно обсуждать, что Путин вовсе меня и не выгонял, а это я занял позицию, которая привела к тому, что Путин более не мог терпеть меня в стране. Это выбор не Путина, а мой собственный. И то, что я делаю, абсолютно не эмоционально, а рационально. Цель – изменение существующего в России режима. И тогда я вернусь. Да, я хотел бы жить в России, но не хочу жить там ценой договоренности с существующей властью.

В сегодняшней России места несогласным с официальным курсом нет. Вернее, это место – у параши. Я в таких категориях о своем будущем вообще не думаю. Конвой, наручники… По приглашению генерального прокурора, т. е. в тюрьму, я ехать, естественно, в Россию не собираюсь. Но есть множество примеров того, когда люди, искусственно оторванные от России, которым был запрещен въезд в Россию, активно участвовали в ее политической жизни. Более того, эти люди побеждали.

В России не существует справедливого суда. Есть масса доказательств этого факта. Если бы в России был справедливый суд, то там можно было бы абсолютно открыто отстаивать свою точку зрения. Я человек, конечно, отчаянный, но не сумасшедший. Добровольно лезть в клетку я, конечно, не собираюсь, и если российская прокуратура считает, что я виновен, и умеет это доказать – у нее есть потрясающий шанс. Они послали запрос на экстрадицию. Если действительно есть у российской прокуратуры основания утверждать, что я такой ужасный преступник, которого требуется немедленно пригласить в Россию и немедленно посадить в тюрьму, ну что ж, я поеду.

Ни на одну секунду, ни на один день я не прекращал для себя попыток понять, что происходит в России. Более того, не просто понять, а пытаться влиять на то, что происходит в России, хотя, конечно, отсюда, из-за рубежа, делать это значительно сложнее. В этом я отдаю себе отчет. Если бы я не находился под ордером на арест в России, я бы, конечно, оставался там, несмотря на пальбу и стрельбу. Я это демонстрировал много раз. Меня пытались убивать, и не один раз, и я никогда не уезжал из России.

Самопожертвование – это красиво, но часто совершенно нерационально. А я не пытаюсь красоваться ни перед кем, я жестко борюсь за власть в России. И поэтому эффективнее и честнее бороться за нее из Лондона, чем из тюрьмы в Москве. Я не считаю, что буду более эффективен в клетке, чем вне ее. Из этого и буду исходить. Я не знаю ни одного случая экстрадиции из Великобритании при обстоятельствах, подобным моим.

Я живу под Лондоном в месте, которое по лондонским стандартам считается Рублевкой. На дорогу я трачу времени столько же, сколько и в Москве. Я купил дом и живу со своей семьей. У них, в отличие от меня, статус более устойчивый. Они являются резидентами Англии. Не гражданами. И я не прошу английского гражданства и никогда не обращался с этой просьбой. Я хочу оставаться российским гражданином, но я хочу получить защиту английского государства от политических преследований. Я попросил политического убежища в Англии.