Читать книгу "Моя сестра Фаина Раневская. Жизнь, рассказанная ею самой - Изабелла Аллен-Фельдман"

20.05.1962

Уколы определенно помогают. Я чувствую себя лучше. «Авитаминоз, алкоголь и «абжорство» – причина всех болезней», – шутит моя милая доктор. Алкоголь она мне не запрещает, просит только соблюдать меру. «Всего по чуть-чуть, и можно жить!» – говорит сестра.

21.05.1962

В гостях у верхних соседей познакомилась с супружеской парой. «А это Михаил Иванович, наш ключарь, – представила сестра. – Он отпирает своим ключом дверь за границу». Я решила, что Михаил Иванович начальник gardes-frontières[122], но оказалось, что он секретарь комитета по защите мира (всегда была уверена, что мир защищают военные, а не какие-то гражданские комитеты). Михаил Иванович решает, кто поедет за границу защищать мир, то есть участвовать в каких-то мероприятиях, потому сестра и зовет его «ключарем». Лицо у М.И. простоватое, крестьянское, но держится он с большим достоинством. По выражению его лица было заметно, что фамильярность сестры ему не по душе. Когда мы вернулись домой, я сказала ей об этом. «Плевать! – ответила сестра. – Я могу говорить все, что захочу, ведь меня никуда не выпускают. Один раз только в Чехословакию на съемки отпустили, вскоре после войны, но тогда еще не было Израиля…» «Ты хотела бы уехать туда?» – удивилась я, потому что сестра никогда не говорила о желании эмигрировать. «Они думают, что я хочу, поэтому и не выпускают, поэтому самая дальняя заграница для меня это Таллин, – сказала сестра. – А хотелось бы съездить во Францию, в Швейцарию, побывать в тех местах, где мы бывали всей семьей». Я не стала заострять внимание на том, что до революции мы ездили на фешенебельные курорты, останавливались в лучших гостиницах, ели в лучших ресторанах. Все это и тогда стоило дорого, а о том, сколько стоит сейчас, и подумать страшно. Даже если сестру и выпустили бы сейчас за границу, то она смогла бы только посмотреть издалека на милые сердцу места. Да и прошлого не вернуть, это только кажется, что его можно вернуть. Обманчивая, болезненная иллюзия.

25.05.1962

Ma solitude me pèse[123]. Профессор, которого привозила Ниночка, ошибся – нервы мои никуда не годятся. Впрочем, он больше интересовался не тем, как часто я нервничаю, а тем, как слушаются меня руки и ноги, и тем, кружится ли моя голова, когда я закрываю глаза и вытягиваю вперед руки.

28.05.1962

Ниночка принесла новость о повышении цен. Якобы с 1-го июня все продукты подорожают чуть ли не вдвое. В магазинах очереди длиннее обычного, люди стараются накупить продуктов впрок. «На всю жизнь не напасешься», – сказала сестра, и мы не пошли по магазинам. Сестра права – лето, жара, то, что не уместится в холодильнике, неминуемо испортится. Можно было бы запастись сахаром, но после того, как я трижды, забывшись, покупала сахар, запас на три-четыре месяца у нас есть. Даже на больший срок, ведь сестра уезжает на гастроли, а без нее расход всех продуктов значительно снизится, потому что гостей станет приходить гораздо меньше, ко мне почти никто не ходит, разве что Nicolas, или Ниночка, или соседка Светлана может заглянуть поболтать. Но это не «протокольные» (выражение сестры) гости, то есть к их приходу не надо накрывать изобильный стол. Я бы и накрыла, разве жалко для приятных людей, но Nicolas, не желая утруждать меня, всегда отказывается от угощения, с Ниночкой мы пьем «чай с разговорами», а Светлана сама почти всегда приносит какое-то угощение – то пирожки, то печенье. Она любит готовить и угощать. Щедрая натура.

01.06.1962

Цены действительно повысились, но всего на треть. Газеты пишут, что это сделано по просьбе людей, для того, чтобы нельзя было передавать продукты из государственных магазинов на рынок. Я попыталась понять суть этой аферы с передачей продуктов, но так и не смогла этого сделать. Если выгодно брать продукты из магазинов и продавать на рынках дороже, то повышение цен ничего не изменит. Все останется прежним, только подорожают и продукты на рынках. Если бы закрыли рынки, тогда другое дело. Поделилась своими соображениями (точнее – недоумениями) с сестрой. Она посоветовала мне не забивать голову всякой ерундой и заявила, что рынки не закроют никогда, иначе все, и горожане, и крестьяне, «сдохнут с голоду». Не удовлетворившись таким объяснением, я спросила мнение Nicolas. Он ответил, что, к счастью, родился довольно давно, поэтому политэкономию не изучал и ответить на мои вопросы не может. Сосед Сергей постарался мне объяснить, даже какие-то кружочки на бумаге рисовал, но я так ничего и не поняла. Для сестры мой интерес к этой теме стал поводом для многочисленных шуток. Дошло до того, что она сказала Ниночке, якобы я хочу окончить бухгалтерские курсы и прошу найти для меня подходящий вариант. Бедная Ниночка поверила и пыталась узнать у меня, какими документами об образовании я располагаю. Невероятно – я и бухгалтерские курсы! Что это вообще такое – бухгалтерские курсы? Отцовские бухгалтера, насколько я помню, курсов не заканчивали.

05.06.1962

Слухи о забастовке рабочих где-то под Ростовом. Забастовка была такой, что ее пришлось разгонять солдатам. Погибли люди. Совсем как в старое время. Изменилось все, но ничего, в сущности, не изменилось. Сестра готовится к отъезду. Беспокоится, что на Урале тоже могут быть народные волнения. «Видела бы ты этот Свердловск, – говорит она. – В магазинах пустые полки, если выбрасывают кости, загримированные под суповые наборы, то за ними сразу же выстраиваются очереди». Я беспокоюсь и советую взять с собой побольше консервов. Она наотрез отказывается – неподъемная тяжесть, говорит, что как-нибудь прокормится, ведь актерам столичного театра не дадут умереть с голоду. «В крайнем случае, поступим так, как когда-то в Крыму – начнем менять билеты на продукты, – горько шутит сестра. – Это гораздо веселее, чем продавать за деньги, потому что никогда не знаешь, что тебе сегодня принесут». Я говорю, что могу передавать ей посылки с проводниками (здесь это распространенная практика). Сестра снова отказывается. Я посоветовалась с Ниной, она успокоила меня, сказав, что я делаю из мухи слона.

06.06.1962

Сестра и Елочка спорили о том, как надо делать актерскую карьеру. Сестра утверждает, что вдали от столицы становление молодого актера происходит быстрее, потому что там ему достается больше ролей, а Е. считает, что в Москве все же лучше, пусть ролей меньше, но они «заметнее», есть возможность сниматься в кино и пр. Обе апеллируют ко мне. Я отмалчиваюсь, ссылаясь на свою неосведомленность. Это как раз тот случай, когда лучше показаться глупой, чем блеснуть умом.

10.06.1962

У Nicolas большие неприятности. Его втянули в них какие-то авантюристы, скупавшие антиквариат для перепродажи иностранцам (причем не за рубли, а за иностранные деньги, что само по себе уже является ужасным преступлением по здешним меркам). Nicolas предложили немного заработать на реставрации каких-то канделябров, он согласился, и теперь его хотят сделать соучастником. Бедный Nicolas! Ему запретили уезжать из Москвы – это предвестие ареста! Он готов понести наказание за то, что незаконным образом получал деньги за свою работу (тем более, что наказание за эту провинность незначительное), но не хочет, чтобы его втягивали во все остальное, тем более что этим горе-коммерсантам грозит весьма суровое наказание не менее 10-и лет! Я готова дать показания в пользу Nicolas и сказала ему об этом, но он ответил, что я ему ничем помочь не смогу. Он ошибается, ведь должно браться во внимание каждое свидетельство в пользу обвиняемого! Нашла среди книг сестры сборник судебных речей известных русских юристов (чего только она не читает!), начала читать. Если мне придется выступить в суде, то я должна быть убедительной.