Читать книгу "Бег по краю - Галина Таланова"

Засохший лист, сжатый ладонью, рассыпался на труху, напоминающую известковую ржавчину, посыпавшуюся со старой, отслужившей свое трубы.

67

Внезапно она отчетливо вспомнила: словно занавес раздвинулся – и она увидела незнакомые декорации и новые действующие лица. На похоронах Андрея недалеко от гроба стояла молодая черноволосая женщина лет тридцати с небольшим. Длинные черные волосы, льющиеся на плечи, будто тяжелый шелк, были перехвачены на голове черной бархатной лентой. Одета она была в какой-то черный обтягивающий пуловер крупной вязки, отделанный широкими воланами по горловине, на рукавах и по низу жакета, и в юбку годе, распадающуюся к лодыжкам фалдами, словно раскрывшаяся лилия. Женщину поддерживала под руку пухленькая блондинка в золотистых очках с химическими кудельками на голове, напоминающими шерсть пуделя. Обычные сотрудницы Андрея, коих было, по меньшей мере, десятка два. Почему же Лидия Андреевна обратила внимание на них? Женщины стояли, во‑первых, не в толпе и не в кружке с другими. Они были как бы отделены от толпы невидимой прозрачной стеной. Во-вторых, черноволосая женщина выделялась своей какой-то неуместной элегантностью. В-третьих, Лидию Андреевну зацепили ее глаза: большие, серые и серьезные, как волнующееся море, они казались огромными, потому что их продолжали, словно лагуны, синяки под глазами. Впрочем, серыми были только радужные оболочки, а белки по цвету напоминали небо над морем, окрашенное только что запавшим за горизонт солнцем в ветреную погоду.

Услужливая память вильнула хвостом и поднесла хозяину палку: Лидия Андреевна увидела двух ровесниц Андрея, которых она шапочно знала еще со студенческих времен, и, не слыша содержание их разговора, поняла, что те говорят о черноволосой женщине. Одна из них кивнула другой, взглядом показывая на черноволосую незнакомку.

Что-то такое в Лидии Андреевне щелкнуло – и она почему-то подумала, что ТА женщина была не просто сотрудницей Андрея. Щелкнуло это только сейчас, как если бы забарахлившие часы были заведены и их стрелки стояли, не шелохнувшись, примерзши к циферблату, а потом внезапно дрогнули и начали свой ход. Женская интуиция, спавшая, как перекормленная кошка, свернувшись калачиком поперек домашних тапочек, вдруг проснулась от севшей на нос мухи, чихнула, сладко потянулась, проехав когтями по паркету и точа когти, и затем встала на лапы, подняв дыбом шерсть и выгнув спину знаком вопроса. Не подходи, не трогай, под напряжением, заискрит!

Лидия Андреевна трясущимися от нервного напряжения пальцами, в предчувствии подтверждения своей догадки набрала номер телефона своей давней сокурсницы.

– Ты разве ничего не знала? Я была уверена, что ты просто делаешь вид неведения и соблюдаешь приличия.

68

Оксану попросил взять в его лабораторию директор института, стало быть, она была родственница кого-то из нужных директору людей. Андрей не любил таких сотрудников: и не потому, что те были бестолковыми, а потому, что ему всегда казалось, что в лаборатории появились глаза и уши, будто над его столом установили видеокамеру и магнитофон. Ему не нужна была научная сотрудница, он предпочитал мужчин, зато необходима была машинистка-секретарь. Когда он попросил ее напечатать какие-то бумаги по проводимым тогда занятиям по «Гражданской обороне», Оксана будто плеснула холодной водой из потемневшего колодца своих глаз и сказала:

– Мне очень жаль тратить время на пустопорожнюю работу, печатаю я медленно и плохо, мне это неинтересно и думаю, что вы бы должны были сначала познакомить меня поближе с темой лаборатории.

Он опешил и смутился, словно мальчик, застуканный родителями гуляющим по улицам во время школьных уроков. Никто из его сотрудников так ему ответить просто не решился бы…

– Да, конечно, – прожевал он и сунул ей первую попавшуюся книжку по изучаемой в лаборатории проблеме.

Откуда берется любовь? Еще вчера ветки стояли черные и голые, похожие на срезанную и запутанную колючую проволоку, а сегодня за одну ночь вдруг выстрелили клейкими листьями. Крона еще прозрачна, еще совсем не слышно ее шелеста, но уже в жизни появился зеленый цвет, которого становится все больше… Не знал, не замечал, а потом вдруг понимаешь, что уже пугаешься, что этот, будто бы случайный человек, может пропасть из твоей жизни, затеряться в толпе и во времени… Пугаешься так, словно боишься заблудиться в темном лесу – деревья стоят перед тобой бесконечной стеной, и справа стоят, и слева стоят, и оглянешься – там тоже лес…

Он считал себя примерным семьянином и был уверен, что с ним этого не произойдет никогда… Он никогда не сбросит на землю поклажу, что будто тяжелый рюкзак пригибает его к земле, превращая в смешной знак вопроса.

Он всегда был против служебных романов, которые мешали нормальной работе и отвлекали от дела не только двоих, но и всех наблюдающих, втягивая их невольно в свою светящуюся сферу, вызывая зависть, склоки и пересуды.

Он боялся признаться даже себе, что бежит на работу, словно мальчик, – совсем не потому, что его ждет не сделанный в срок заказ… Перепрыгивая через две-три ступеньки, по двум пролетам этажей взлетал к себе в кабинет, оставляя сослуживцев толпиться у лифта в ожидании возвращения курсирующей вверх-вниз кабинки. Взгляд его скользил, будто по накатанному льду, разбегаясь от двери лаборатории и выделывая фигурные па, и останавливался, только споткнувшись о белую фигурку Оксаны, напоминающую заиндевевшие песочные часы. Постоянно до звона в ушах вслушивался в ее голос, то тут, то там птицей присаживающийся на ветку в распускающемся саду его желаний, что становился все более заросшим и походящим на темный лес…

Как-то незаметно для себя он стал руководить ее научной работой. Ему просто доставляло удовольствие сидеть с ней рядом и слушать ее голос, журчащий, словно ручеек из-под оттаивающего снега, весело сметающий все препятствия на своем пути, и думать о том, что молодость миновала… Нет, он чувствовал себя еще молодым, но возраст узнаешь по вырастающим детям; по тому, что жизнь входит в колею, свернуть с которой уже трудно; по пропаже из жизни ошеломительного; по желанию праздновать Новый год дома, завалившись на диване перед телевизором, завернувшись в верблюжье одеяло; по все более частым изматывающим походам по врачам и по безвозвратной утрате возможностей реализоваться, ухватить журавля в небе и заставить его петь в клетке на подоконнике окошка в мир. Но, как оказалось, ошеломительное в его жизни было еще впереди… Он бы никогда не подумал, что будет всерьез скучать по склонившемуся над офисным столом профилю, закрытому от него, будто вуалью, струящимся черным шелком волос, или, что станет захлебываться от счастья, купаясь в льющемся ключевой водой голосе, возвращающем его бумажным корабликом к берегу его юности.

Вечерами он, как и раньше, подолгу засиживался на работе, но теперь он не корпел, уткнувшись носом в бумаги, пытаясь сверстать очередной отчет, чувствуя, что буквы постепенно превращаются в рой комаров толкунцов, повисший смазанным и пульсирующим облаком… С неясным предчувствием чуда он шел в бокс, за одной из прозрачных перегородок которого сидела молодая женщина, наблюдающая за блужданиями пера самописца по миллиметровой бумаге. Осторожно толкал стеклянную дверь, отражающую его долговязую фигуру, будто застывшее озеро в безветренный день, входил и приземлялся в кресло, откидываясь на его спинку, точно путешественник в самолете в ожидании воздушных ям.