Читать книгу "Пират Ее Величества - Николай Курочкин-Креве"

Дочитав, чуть побледневший от злости Хоукинз сухо заметил:

— Похоже, что прошлогодняя постыдная неудача бедняги Ловелла здорово испортила этого Кастельяноса. Дон Мигель зазнался. Его надо поучить. Что же, мы поставим ему мозги на место. Фрэнсис! Возьми двести парней, высадишься с ними где-нибудь в сторонке. Тихонечко, понял? А мы начнем бомбардировать город изо всех наших орудий. Время для атаки выберешь сам. Все ясно?

— Еще бы! Вот это дело мне нравится!

— Ну, с Богом, действуй. Увидимся в губернаторском особняке.

Да-а, Джон Хоукинз — это вам не Ловелл. Это… Если бы все тут решал сам Фрэнсис — он, скорее всего, точно то же и решил бы!..

Торговать — а если не хотят торговать, мешают — грабить! Но при этом проливать как можно меньше крови. Вот принципы, которым Фрэнсис Дрейк неуклонно следовал всю свою жизнь. Позднее, на гребне своей карьеры, он прославился тем, что предоставлял свободу всем захваченным женщинам — даже самым красивым.

Аркебузиры, высланные навстречу людям Дрейка, приближающимся к берегу западнее города, сделали один залп, не нанесший англичанам урона, и поспешно отступили. А ополченцы — плантаторы из окрестностей Рио-де-ла-Ачи, собранные губернатором, оказались вовсе небоеспособными. Смелые с кнутом в руках против скованного негра, тут они, будучи посланы сдерживать англичан, в помощь полуроте аркебузиров, разбежались, не входя в соприкосновение с противником, без единого выстрела.

Тем временем восточнее города высадился Хоукинз с главными силами — не слыша перестрелки, он решил не тратить ядра там, где, видимо, можно будет и без них обойтись. При высадке он потерял убитыми всего двоих, так как серьезного сопротивления и тут не было…

Горожане разбегались по окрестным плантациям, а дон Мигель продолжал эпистолярные упражнения в чисто кастильском стиле. Очередное его послание иначе, чем «провоцирующим», и не назовешь. «Сожгите хоть все Индии — а лицензию на торговлю не выдам!»

9

Англичане захватили опустевший город и разграбили все дома. Потом принялись за церкви. Для них-то пышная церковная утварь была не святынями, а суетными и грешными предметами идолопоклонничества папистов: дорогой посудой, роскошными тканями и так далее. Поэтому они, люди вообще-то богобоязненные, бестрепетно выколупывали самоцветы из распятий и с переплетов молитвенников. Сами переплеты, к сожалению, были не особенно ценными: редко в каком доме серебрянными, а так больше из тисненной эстрамадурской кожи или из кипарисовых дощечек.

Но один из невольников показал Хоукинзу, в отместку за незаслуженную порку, которой его подверг хозяин, — а был он альгвазилом (то есть полицейским стражником), то место, где была запрятана городская казна. За это негр хотел получить свободу. Действительно, в яме на опушке леса были закопаны мешки с монетой и коробки с рассортированным жемчугом. Все это было заботливо завернуто в выделанные шкуры.

Фрэнсис загорелся:

— Все! Большего с них не выжмешь! Теперь надо ходу, ходу — покуда подкрепление не вызвали. Невольников, которых еще не продали, можно сбыть ведь и в Картахене, верно? Цены там хоть и ниже, но ненамного. А с этими симпатичными мешочками так на так и выйдет!

— Не выйдет! — осадил его Хоукинз. — Ты забыл, что мы не пираты!

— А он кто? Ты вспомни, что это он ведь украл — да-да, выманил и украл девяносто два негра у лопуха Ловелла!

— Я помню. Но это еще не повод, чтобы действовать испанскими методами.

— Да никто и не собирается действовать их методами. Мы только отквитаемся за прошлый год — и все…

Но Джон остался тверд — и написал Кастельяносу очередное послание, на сей раз уже не особенно вежливое. Парламентер под белым флагом доставил сообщение в рощу, где под прикрытием своих испытанных аркебузиров отсиживался губернатор со всей семьей, челядью и приближенными.

«Дон Мигель! Мы нашли городскую казну. Больше нам искать тут нечего. Если немедленно не выдашь нам торговую лицензию — пеняй на себя. Свои сокровища и домашнее имущество найдешь в наших трюмах, а город, вверенный твоему неусыпному попечению, будет сожжен дотла. Или покупай наших негров по справедливой цене, которая теперь выросла, ибо включает наши издержки — от ядер, выпущенных по твоему дому, до жизней моих матросов».

Кастельянос прочитал письмо и объявил парламентеру, что предложение очень серьезное, так сразу и не решишь, надобно обдумать, посоветоваться — на что ему потребуется два часа.

Подождали. По истечении срока дон Мигель согласился нарушить королевский указ и поторговать с еретиками. Драгоценности, собранные в частных домах и церквях во время дневного грабежа, вернули, к неудовольствию Дрейка и большей части матросов. Рабов, искренне радующихся солнцу, свежему воздуху и простору, после темноты, духоты, отвратительной вони и теснотищи трюмов, в которых они два месяца провели, не имея возможности распрямиться, быстро продали.

Ну, а большая часть экипажей — те, что были недовольны возвращением хозяевам награбленного, — под руководством Фрэнсиса развлекались во время торжища экзотической охотой. В тростниковых зарослях вдоль реки, давшей имя городку, моряки обнаружили громадного каймана, который мирно ужинал — доедал чьего-то не в меру любознательного барана. Моряки дали «крокодилу» доесть — известно же, что хищник, потревоженный во время еды, страшен (кто сомневается — пусть попробует отобрать косточку у самого обыкновенного пса!), а сами за это время рассыпались цепочкой, отрезая пресмыкающееся от моря. Обнажив тесаки и сжав топоры, моряки Дрейка начали шумом гнать животное в город. Кайман грозно щелкал острыми треугольными зубами, которых, казалось, в его рту были многие сотни, хлопал тяжелым хвостищем и разевал узкую длинную пасть. В его темно-красных глазках полыхала дикая, первобытная злоба. Раненых во время охоты не было, а вот хвостом он-таки двоих достал серьезно.

Улочки города были еще совершенно безлюдны, так что никто и ничто охотникам не мешало и они не опасались, что чудище сожрет чужого ребенка. Наконец Дрейк спохватился:

— Ребятки, а ведь этак мы его на рыночную площадь выгоним — а там он на просторе непременно кого-нибудь искалечит. Давайте лучше в какую-нибудь узкость его загоним!

Так и сделали. Нашелся подходящий уступчик глухих испанских глинобитных заборов — видимо, на стыке двух домовладений, там каймана и повязали.

Сначала четыре смельчака жердями прижали к земле его туловище так, чтобы он не мог изогнуться и куснуть тех, кто на него сзади насел, — и чтоб хвостом не мог мотать куда захочет. Чудище оплели веревками, привязали к жердине, подняли и с песнями понесли к причалу. Там уложили на землю и измерили боцманской рулеткой. В каймане оказалось двадцать три фута!

И при этом он проворно бегал по суше — хотя принайтованные к бокам мясистые ножки каймана казались коротенькими и беспомощными. Опасная образина — и до чего же мерзкая!

Связанный надежно, он глядел на людей с такой лютой, такой древней тоской, что не по себе делалось и самым отчаянным — тем, что отбросили тесаки и с жердями первые набросились на зверя.