Читать книгу "Морские КОТики. Крысобои не писают в тапки! - Роман Матроскин"

Безусловно, талант такой силы мог родиться только в Греции, вскормленный гениальными примерами мудрости, чувственности и гармонии. Прекрасная девушка и великолепная эгейская кошка рождались и умирали, падали, чтобы через мгновение воскреснуть, взлетев, как Феникс из пепла. И все это происходило под самый странный аккомпанемент, который когда-либо звучал в театре, — кошачье пение. Тёмный кот с загадочным взглядом тянул свою странную песню, сидя на колонне в глубине сцены. Сперва это вызвало недоумение зала — ещё бы, на первый взгляд это могло показаться обычным мартовским воем, песней любви и страсти, которую весенней порой исполняет каждый кот. Но потом, когда пение кота стало удивительным образом вплетаться в рисунок танца, стало его частью, тогда этот вой превратился в магическую песнь самой природы, сложился в торжественный гимн бытия, симфонию радости и печали.

Воистину мы стали свидетелями по-настоящему великого искусства, осенённого самим златокудрым покровителем талантов Аполлоном. Танец был выверен с потрясающей филигранностью, эмоциональность содержания сочеталась с бесстрастной точностью исполнения, но при этом если бы вы только могли увидеть, как поющий кот смотрел на танцующую кошку! И как она смотрела в ответ! Если это не любовь, значит, это актёрская игра небывалой силы. Зал рыдал и аплодировал без остановки, наконец, когда установилась тишина, председатель жюри, сам великий Сократис, поднялся со своего места в первом ряду. Теодолос недавно отпраздновал свой сто пятый день рождения, однако, несмотря на это, он вышел на сцену, чтобы лично поздравить артистов. Мало кто удостаивался такой чести. Древний, как сами камни театра, глава жюри расцеловал свою соотечественницу и приласкал четвероногих артистов.

Многим известно, что знаменитый режиссер является страстным кошатником. Сам родом из небольшой средиземноморской деревушки, Сократис с детства лечил и выхаживал больных и раненых котят, а теперь, на закате лет, превратил собственную виллу в кошачий питомник, куда собирает со всего Кипра кошек, нуждающихся в помощи и уходе. Было видно, какое колоссальное впечатление произвело на старого режиссёра выступление госпожи Христофорос и её кошки.

Этот замечательный человек, давший путёвку в жизнь десяткам, если не сотням, молодых авангардных театральных коллективов, после краткой поздравительной речи вручил молодой актрисе главный приз фестиваля — сертификат на открытие собственной театральной площадки, подписанный самим мэром! Госпожа Христофорос не могла скрыть слёз радости, овации продолжались до тех пор, пока она не покинула сцену в компании некоего интеллигентного джентльмена с чёрным котом, который вышел поздравить её и вручить роскошный букет красных роз.

Казалось бы, что на вручении главного приза основные события этого прекрасного театрального вечера на тёплых камнях Куриона, обдуваемых свежим морским ветром, должны были закончиться, но на самом деле всё самое странное и удивительное ещё оставалось впереди. В программе фестиваля оставалось ещё одно выступление, проходящее вне конкурса, и когда зрители, наконец успокоившись, утёрли слёзы, на сцену был приглашен последний участник. Одет он был, на редкость для фестиваля, обычно блещущего новаторскими и современными костюмами, в традиционные греческие одежды — красный плащ-гиматий был наброшен поверх белого хитона, лицо закрывала хохочущая бронзовая комическая маска, но на ногах были надеты котурны трагика. Несмотря на костюм и маску, было заметно, что артист не молод и находится не в лучшей физической форме. С трудом справляясь с котурнами, он вышел на сцену с амфорой в одной руке и тимпаном в другой. Возле ног артиста вился неуклюжий рыжий кот с опалённым хвостом.

По рядам немедленно прокатился рокот возмущения, подобный гневному рокоту морского прилива, — было очевидно, что артист пьян! Да он и сам не скрывал этого, щедрыми глотками пил вино из глиняной амфоры! Все взоры обратились на Сократиса Теодолоса, однако старый режиссёр хранил молчание, будто бы предвидя удивительное и странное представление, развернувшееся вслед за этим. Артист влил в улыбку своей бронзовой маске ещё одну добрую порцию вина, поставил амфору на камни перед носом у жюри и, ударив в тимпан, начал свой танец.

Вернее, танцем это было назвать очень сложно. Скорее это было похоже на брачные пляски животных или на ритуальные содрогания первобытных людей. В этом выступлении не было места рассудку, перед пещерным, туземным ритмом барабана, взывавшим к самым корням человеческого существа, отступали все правила. Нелепые движения этой пляски, исполняемой пьяным стариком на котурнах, нарушали все законы пластики и культуры танца.

Цивилизация отступила на второй план и исчезла, остался только человек, танцующий среди камней, на фоне бескрайнего моря, освещённый лишь солнцем. Больше не было никаких законов, одно лишь экстатическое единение с мирозданием, где всё кружилось в безумном танце: небо и земля, звери и люди, жизнь и смерть, боль и наслаждение. Наконец, когда недоумение зрителей достигло своего предела, артист неожиданно запел на древнегреческом, стараясь придавать своему треснутому дрожащему голосу глубину и мощь:

О, гряди, Дионис благой, В храм Элеи, В храм святой, О, гряди в кругу хариты, Бешено ярый, С бычьей ногой, Добрый бык, Добрый бык!

Весь древний амфитеатр пришёл в волнение, зрители вскакивали со своих мест, громко переговаривались и призывали жюри остановить возмутительного шута. Послышался топот ног, свист, кто-то закричал: «Хватит! Уберите же его наконец со сцены! Это какая-то вакханалия!» Но мудрый Сократис, спокойный, как древние скалы, взяв микрофон, невозмутимо заявил:

— Да-да, вы совершенно правы, это и есть самые настоящие безумные пляски, посвящённые Вакху. Не бойтесь, лучше возрадуйтесь, потому что нас посетили великие Дионисии. И пожалуйста, позвольте артисту закончить выступление.

Зрители послушно смолкли до тихого ропота и уже с гораздо большим вниманием стали следить за безумной пляской. В какой-то момент весь зал будто бы вошёл в сумасшедший ритм, задаваемый барабаном, на задних рядах даже стали приплясывать в такт, свободно отдавшись этой оргии единения с окружающим миром. Тем временем возмутитель спокойствия, бесчинствующий на сцене, окончательно вошел в раж.

Он подхватил виноградную гроздь со столика жюри и принялся кидать ягоды в зал. Толстый рыжий кот, все выступление катающийся по сцене, весьма талантливо изображая, будто он напился валерьянки, принялся дико орать и кувыркаться, молотя по сцене подпаленным хвостом.

В конце концов неизвестный артист в маске споткнулся о своего кота и рухнул на камни сцены с высоты своих котурнов. Глиняная амфора полетела в сторону и разбилась, обдав возмущённое жюри брызгами красного вина. Тимпан вырвался из рук пьяного сатира, описал в воздухе широкую дугу и на глазах ахнувшего зала приземлился прямо на почтенную голову Теодолоса, увенчав именитого режиссёра подобием древнего шлема.

Наконец, когда смешанный шум ликования и негодования затих, на сцене остался лежать старый артист в маске, его впалая грудь тяжело вздымалась, а на его коленях сидел такой же старый рыжий кот. Повисла потрясающая тишина. В этом безмолвии великий Сократис спокойно встал, убрал с головы тимпан и, подойдя к поверженному артисту, снял с него маску. Под ней оказалось потное и красное от безумного танца лицо старого комика в обрамлении спутанных седых и рыжих волос. Сократис помог встать несчастному и, по кипрскому обычаю, дважды расцеловав артиста, обратился к собравшимся с речью: