Читать книгу "Страна коров - Эдриан Джоунз Пирсон"

Разумеется, его ответ меня ошарашил, поскольку он, ну, был прав! В истинных глубинах моей души я покамест не была готова прямо согласиться на его предложение, однако исполняла свое согласие под аккомпанемент лютни, лиры и ситара – то было одно из немногих мгновений моей жизни, когда логике моего ума случилось в совершенстве совпасть с логикой моего сердца. Класс уже давно опустел, и там было очень тихо и совершенно спокойно, если не считать звуков наших задышливых намерений. Время больше не текло. Мы вдвоем остались одни, словно бы вместе находились в этом состоянии вечно и одни. За несколько прошедших минут он превратился в прекраснейшего студента, какого мне когда-либо доведется знать: плечи его были узки и благоприятны; глаза сверкали черным, как Рождество; а имя его, как мне вскоре предстояло узнать, на языке его предков означало «Пожиратель Вселенной». В повисшем в классе молчании было ясно, что я сдалась его предложенью и в тот вечер пойду с ним ужинать. Но я не могла просто оставить все как есть; в вопросах логики я, в конце концов, учитель, а он – просто ученик. Из благородных интересов управления классом нужно всегда поддерживать эту древнюю иерархию и никогда не позволять ей пошатнуться. И потому, придя в педагогическое чувство, я сказала: «Вы правы, молодой человек! Вы действительно очень правы. Чтобы ничего не усложнять и сохранять уважение, ваш ответ должен быть «да». А чтобы избежать упомянутого вами парадокса, моим ответом должно быть либо «да», либо «нет». Иными словами, на самом деле он может оказаться нет… но с таким же успехом он может быть и да. И потому он – да…» Мужчина при этом улыбнулся. На манящую секунду улыбка расплылась у него по лицу, и я помолчала, позволяя ему насладиться триумфом. Затем продолжила: «Но… – и тут увидела, как в его взгляде сверкнула обнаженная дрожь сомнения, эта вневременная заноза неуверенности, что есть следствие древнейшей власти женщины. – Но, – сказала я, – со всем этим есть только одна загвоздка. Видите ли, женщины никогда не говорят правду. А это значит, что, поскольку я – женщина, я тоже никогда не говорю правду. А это значит, что я всегда лгу. А поскольку я всегда говорю правду, когда открываю рот, фраза, которую я только что произнесла о том, что никогда не говорю правду, правдива, что означает, что фраза, только что мною произнесенная, – как и та, что я произношу сейчас, и та, какую я могла бы произнести для принятия вашего приглашения, если б на самом деле все обстояло так, что я приму ваше приглашение от имени гипотетического преподавателя логики, – сама по себе также есть ложь. Поэтому, когда я сказала, что она бы согласилась с вами сегодня вечером отужинать, это было неправдой. На самом деле она этого вообще не говорила. А отсюда следует, что ужинать с вами она бы не стала. И я бы не стала. И не буду. Какая жалость, что я принесла вам это скверное умозаключение, но сегодня к тому же вечер лунный, уже довольно поздно, и меня ждет моя одинокая квартирка-студия…» И тут я повернулась к двери. Это было жестоко, да, но логика без жестокости – ничто. Я быстро отвернулась и уже выходила из класса, когда мальчик меня окликнул: «Профессор!..» И когда вновь повернулась к нему, я увидела, что он улыбается. Улыбается! «Профессор, если то, что вы говорите, – правда, если правдивы ваши притязания на неправду, или же, как вы сами сказали, ваши притязания на правду – неправда, то логика ваша наверняка чуть менее, чем крепка. Ибо если вы лжете, принимая приглашение, отказ ваш есть также ложь. А если вы говорите правду, отказываясь, то ваше принятие приглашения есть также правда! И потому, гораздо правдивее этого – того, что вы сказали, будто мы вдвоем ужинать не будем, – будет сказать, что молодой студент с темными глазами встретится со своим учителем логики в месте неподалеку отсюда сегодня вечером ровно в семь часов…»

Я поерзал на сиденье. Хоть и слушал ее в блаженной бессловесности, тут я не мог не воскликнуть.

– Простите, Гуэн, – сказал я. – Какое-то время я был с вами. Но в конце как-то потерялся. Что на самом деле произошло? Вы с ним пошли в ресторан или нет?

– …Конечно, пошла!

– Правда?

– …Разумеется. Я же сказала – то было время у меня в жизни, когда логика подвела меня сильнее всего. Или я ее подвела. В тот вечер он встретил меня вне класса, и мы пошли в азиатский ресторанчик за углом, где говорили о логике нелогичного и сути разума, внутренне присущей неразумным вещам. «Если фраза, которую я сейчас произношу, правдива, – говорил он, – то вы в меня влюбляетесь». И я ему отвечала вот чем: «Вы вернули себе ощущение реальности?» За овощами с рисом мы обсуждали начала вселенной и как, превзойдя вечное время, она дошла до нас в виде огня и воды, слов и молитвы. «Если вселенная бесконечна, – говорила я, – она также должна быть и безвременна, и непостижима, и превыше нашей способности называть ее бесконечной». – «Но если она конечна, – парировал он, – должно существовать такое место, где она заканчивается и начинается что-то другое. А не есть ли это «другое» тоже вселенная?» И вот так, в тот вечер за ужином мы пришли к соглашению, что вселенная не конечна, не бесконечна, а бесконечна она лишь настолько, сколько нам позволяет наша способность ощущать любовь к бесконечному. Бесконечная любовь к богу. Вневременная любовь ко вселенной. Бесконечная и вневременная любовь ко всем регионально-аккредитованным общинным колледжам, что дошли до нас сквозь эпохи, словно лучащиеся круги энергии…

– Значит, все было хорошо?

– …Все было замечательно. Каждый вторник и четверг я приходила днем на лекцию и видела, как он занимает место на первом ряду. И когда я обращалась к студентам, видела я только его. И когда прислушивалась к миру, слышала только его, голос его подстегивал меня ко все более высоким уровням постиженья. Не знаю, как это у вас, Чарли, но, быть может, раз в жизни появляется такой человек, который возбуждает в вас идеи. Кто стимулирует ваши мысли и пришпоривает вас к невероятным творческим свершеньям и границам. Если у вас в жизни когда-либо и был такой человек, можете считать себя благословленным. А я считаю благословленной себя, что в мою жизнь вошел этот молодой человек и стал моим возлюбленным…

При этих словах я встрепенулся от своего спокойного созерцанья. Местность за окном теперь была почти совершенно черна, а запах хвои и корицы развеялся, словно бы вдогонку солнцу за горизонтом.

– Постойте, Гуэн. Вы только что сказали, что вы с ним стали любовниками? Типа действительно романтически влюбленных? В отличие от философской платонически интеллектуальной общности, каковая свойственна колледжам?

– Именно.

– Ого! И это нормально? То есть, с учетом того, что вы с ним располагались на противоположных концах кривой обучения. Приемлемо ли этически преподавателю и ее студенту вступать в такие отношения?

– Какая разница? В смысле, мне – никакой. То есть, говоря технически, нет, вероятно, это было неприемлемо. А с точки зрения аккредитации оправдания этому не найти. И, разумеется, с рациональной точки зрения смысла в этом почти никакого. В конце концов, меня только что наняли в преподавательский состав, мне прямой путь к штатной должности, а при этом в перерывах между лекциями я ускользала ради тайного романа со студентом, который был на десять лет моложе меня. В каком учебном заведении подобное имело бы смысл? Нет, ни в каком высшем учебном заведении это бы не было рациональным образом действий – и, уж конечно, не в общинном колледже! Оглядываясь, сейчас я понимаю ясно, что мы с ним – из противоположных миров, различных эпох, конкурирующих общественных слоев. Траектории наших жизней не совмещались никак: моя – результативно линейна, его – изящно синусоидна. Кроме упреждающего дорожного знака, где еще на свете это имело бы хоть какой-то смысл? Но в логической системе моего собственного сердца смысл оно имело. И потому я отдалась ему целиком.