Читать книгу "Хроники Розмари - Анна Данилова"

Людмила подошла к чучелу и со знанием дела вытащила из халата подушки, раскидала их по ковру, по шкуре, потом швырнула халат в кресло и, пошатываясь, поплелась в спальню. Рухнула на постель и через пару минут уже громко, заливисто храпела.

24

Чагина выпустили только через четыре дня – ровно столько времени понадобилось Аникееву, чтобы с помощью своих саратовских коллег разыскать Людмилу Григорьеву и добиться от нее признательных показаний. Он сам лично допрашивал ее в тесном и душном, прокуренном кабинете прокуратуры. Задавая наводящие вопросы и используя лишь основную версию Дины Караваевой плюс пятьдесят процентов блефа, он заставил ее признаться в совершении двух убийств. Григорьева, судя по ее внешнему виду, последние дни сильно пила, а потому чувствовала себя отвратительно, ее постоянно тошнило, и она без конца требовала от Аникеева сигарет и холодного пива. Еще она рыдала, материлась, часто сморкалась в огромный клетчатый платок (Аникеев подумал еще, что этот платок она наверняка покупала мужу), и под конец она физически так расклеилась, что ее под конвоем отправили в туалет…

Дина все это время страдала в одиночестве в ожидании звонка от Аникеева – расставаясь, он пообещал позвонить ей в случае какого-то определенного результата. Она видела: он благодарен ей за помощь, а чек с бензиновой станции, доказывающий, что Григорьева выезжала из Саратова и заправлялась в Москве, рано или поздно сыграет свою решающую роль. Кроме того, Дина почему-то была уверена, что среди бумаг и вещей Людмилы непременно обнаружатся и другие доказательства ее причастности к убийству. Большие надежды она возлагала на свидетельские показания людей, которые не могли не заметить такую колоритную личность в здании, где размещался офис Чагина. Кроме того, Людмилу могли заметить, когда она входила на территорию рынка, где ее все знали в лицо. Понимая, что Людмила находилась в возбужденном состоянии, Дина надеялась, что она, не имеющая опыта в подобных делах, запросто могла проколоться и в другом, но для доказательства ее вины, по мнению Дины, все равно требовалось время.

В конце третьего дня ожидания, думая только о Чагине и о том, что же еще возможно сделать для его освобождения, она буквально подскочила, когда раздался телефонный звонок. Схватила трубку в надежде услышать голос Аникеева и была несколько разочарована и удивлена, когда поняла, что это Маша. Она звонила уже из Фаро, говорила, что добралась нормально, немного простыла, правда, но температура уже спала, так что все нормально. Конечно, спросила, есть ли новости. Дина сказала, что Аникеев вернулся в Саратов, хочет проверить некоторые факты. Она не хотела раньше времени обнадеживать Машу, понимая, как будет глупо выглядеть, если все сорвется и ее предположения окажутся ложными. Розмари снова заговорила о деньгах, о том, что поговорила с Одетт и та пообещала помочь ей в случае, если придется нанять адвоката.

– Пойми, Дина, я не могу оставить его. Ведь он, даже спустя столько времени, был готов помочь мне и собирался заплатить за мое лечение. Как же я могу поступить с ним иначе? Пожалуйста, не принимай это так, как если бы я испытывала к нему нечто большее. Поверь мне, я люблю своего мужа, речь идет о другом… Прошу тебя, не изводи себя ревностью, я уверена, что и Володя тоже любит не меня, а только себя в своей любви ко мне, а это разные вещи. Кроме того, мне думается, что не случайно все сложилось таким образом, что мы с Чагиным так и не встретились, хотя оказались в одном городе. Ты появилась на улице Рахова одна, понимаешь? Его не было даже на похоронах Али. Судьбе было угодно, чтобы мы разошлись. Я понимаю, мои слова сейчас мало что значат для тебя и тебе понадобится еще какое-то время, чтобы разобраться в своих чувствах и понять, что за человек Володя, но все равно, прошу тебя: не отказывайся от своего счастья, Володя – тот человек, на которого можно положиться, постарайся забыть о том, что он был когда-то женат. Не знаю, зачем я говорю тебе это…

– Возможно, ты переживаешь за него… – прошептала, глотая слезы, Дина. – И тебе хочется, чтобы он наконец успокоился. Ты все еще неравнодушна к нему…

– Да нет, все не так, поверь мне! – кричала Розмари в трубку, и Дина представила себе, как она стоит с телефоном в каком-нибудь укромном месте, чтобы ее никто не мог ни видеть, ни слышать, даже ее все понимающая свекровь с красивым именем Одетт. – Просто я чувствую свою вину, можешь ты наконец понять или нет?!

– Он просил меня надеть белый свитер, там, когда мы были в «Отрадном», тебе это ни о чем не говорит? Он хотел представить вместо меня – тебя… – Дина шмыгала носом, и внутри у нее все клокотало от ревности и обиды.

– Да он просто хотел проверить, остались в нем прежние чувства ко мне или нет! Дина, прошу тебя, возьми себя в руки, поработай над собой, лучшего мужа, чем Чагин, ты никогда не найдешь!

– Хорошо, Маша. Я попробую.

– Ты обещаешь мне, что в случае, если понадобятся деньги, ты позвонишь мне? У тебя остались мои телефоны?

Дина вдруг вспомнила, что листок с ее телефонами она отдала Аникееву. Велико было искушение именно сейчас, когда на поверхность всплыл чек с бензиновой станции, рассказать Маше обо всем, что случилось, высказать свою версию, успокоить ее, но она сдержалась.

– Если тебе не трудно, продиктуй все еще раз. Мне кажется, я потеряла тот листок.

– Эх, ты, Маша-растеряша… Записывай.

«Это ты – Маша-растеряша, – подумала с досадой Дина. – Потеряла Чагина. А я постараюсь не потерять!»

Потом позвонил Шведов. Напросился на кофе. Они уже встречались, и Дина объявила ему о своем решении выступать в суде, защищая свое право на наследство, самой, лично.

– Все привыкли, что без адвоката – никуда. Но мое-то дело – правое. Есть завещание, вы сами мне его только что передали, и там черным по белому…

Но он упрямо гнул свою линию: мол, она не сможет от волнения и двух слов сказать.

– Но я и не собираюсь ничего говорить. Более того, я могу и вовсе не приходить в суд. И пусть все идет как идет.

Ей на самом деле в тот момент было все равно, чем закончится дело. Родственники генерала приезжали к ней, звонили в дверь, но она им не открыла. Сказала, что, если они не оставят ее в покое, она позовет милицию. Какие-то мужчина и женщина – вероятно, дети Эдуарда Сергеевича. Женщина, более эмоциональная, оскорбила Дину, обозвав ее шлюхой. Через дверь…

Шведов был маленький круглый еврей, с аккуратной смуглой лысиной и густой седой шевелюрой по ее краям. Маленькие розовые уши, крупный, напоминающий молодой баклажан, нос, выпуклые умные глаза и полные, со здоровым румянцем, щеки.

– Замерз, – признался он ей с порога. – Дина Евгеньевна, у вас заплаканный вид… Переживали? Думали о суде? Успокойтесь. Все это будет не скоро и не так болезненно, как вы думаете. Можете во всем положиться на меня.

Она сварила кофе, поставила перед нахальным, напористым адвокатом тарелку с бутербродами.

– Вы, я вижу, одна живете? Судя по обстановке, Эдуард Сергеевич достойно оплачивал ваш труд.