Читать книгу "Лагуна Ностра - Доминика Мюллер"

Однако о международной деятельности «Алисотрувена» Илона Месснер знала только по хвастливым рассказам Энвера, то есть никаких доказательств этой деятельности не было. В это самое время фотографии Энвера и Корво ходили по рукам пострадавших от болгарского канала, разгромленного в ходе операции «Майбах», но Альвизе не ждал чуда. Снова и снова он изучал схему действия сети по переправке детей, сопровождавшихся Илоной Месснер, и утешался тем, что постепенно вопросительные знаки на ней заменялись на стрелки и имена.

Спрос в этой области был неисчерпаем. Товара постоянно не хватало, и Илоне приходилось все быстрее носиться по региону, перескакивая с автобуса на поезд, таская за собой все большее количество детей, которых уже не успевали приводить в презентабельный вид. Корво не давал ей ни минуты передышки. Устав от постоянной гонки, она начала было подумывать о том, чтобы отойти от дел, но тут появился Волси-Бёрнс.

Брат принялся потягивать сгроппино, коктейль на основе сорбета с водкой, который Игорь взбил в своем купленном в телемагазине миксере до получения пенистой кремообразной массы, потом поставил стакан, сопровождая этот жест такими предосторожностями, будто он был апостол и предлагал собратьям разделить с ним чашу горестей, доверху наполненную откровениями «раскаявшейся грешницы» Илоны. В день карнавала, почуяв, что запахло неприятностями, она позвала комиссара на помощь — так, почуяв запах газа, она позвонила бы пожарным. Произошло нечто, и очень серьезное, что заставило Илону спрыгнуть с поезда на полном ходу, и это нечто имело отношение к появлению нашего дорогого Эдди.

«Юдифь! Юдифь!» — дружно заскандировали мы с Борисом. Так что же, Илона соблазнила своего Олоферна, а потом зарезала? Или она присутствовала при убийстве Волси-Бёрнса? Или сама держала в руках нож?

Комиссар склонил голову с видом благодушного султана. В такое время лучше спать, чем трепаться по пустякам. У него за душой пока нет ничего конкретного, одни предположения, пустое прожектерство. Завтра с утра он пойдет к Роберте Боллин и все проверит — осторожно, ступая как на пуантах. Возможно, что моя лучшая подруга и невинна, аки агнец, но комиссар не исключал возможности, что и она увязла по уши во всех этих мерзостях, а потому, прикидываясь почтенной старой дамой, будет пытаться сбить его со следа, как уже, возможно, делала с той партитурой. Чтобы его надежды оправдались и предположения превратились в неопровержимые доказательства, ему предстоит проделать поистине виртуозную работу. Альвизе весь дрожал от нетерпения. Разумеется, если я собираюсь валяться у него в ногах, чтобы он взял меня с собой к этой Мадам Пёрселл, то это будет пустой тратой времени. Куда мы катимся, если комиссар допрашивает свидетельницу, или, хуже того, подозреваемую, которой покровительствует его родная сестра?!

Сам же он пошел в постель, пожелав нам ангельских снов, после того как мы вымоем посуду, и выразив надежду, что мы не собираемся ночь напролет строить пустые догадки о том, как связаны между собой Корво, Роберта Боллин, Волси-Бёрнс и бедные детишки, которыми они торгуют.

Я была в бешенстве. Но моего брата этим не проймешь. Он с утра до вечера учится обуздывать гнев и ненависть, которыми буквально сочатся стены комиссариата. Мне не оставалось ничего другого, как лечь спать на диване в гостиной, чтобы успеть уйти из дому, до того как проснется Альвизе, и побывать в Фонде Пёрселла раньше его. Пусть мой братец трижды комиссар, но я должна увидеться с Робертой Боллин до него, решила я.

Я улеглась на диване, свесив ноги в пустоту, а дядюшки тем временем разостлали свои циновки под длинным столом, который я получила в монастыре миноритов в обмен на реставрацию их плафона «Святые и пророки» кисти тосканского художника Агабати — довольно средненького мастера, по мнению Бориса. Кстати, о мастерах; он поинтересовался, кто этот адвокат, которого Альвизе называет моим Джакомо, но, когда я промычала, что он вовсе не мой, не стал настаивать на ответе. Следователи из нас с Борисом и Игорем вышли бы никудышные, все из-за нашей стеснительности, которая мешает нам приставать с расспросами к тем, кто не желает раскрывать свои секреты. Из всех Кампана один Альвизе умеет силой взламывать запоры, вынуждая людей выкладывать ему свои мысли и чувства.

Игорь с волнением вспомнил вечер в гостиной Корво, когда комиссар встал на его защиту. Они заключили тогда предварительный союз, направленный против лже-благодетеля, — союз, которому это ожесточенное расследование придавало особый смысл, добавил он тоненьким голоском, приглушенным толстой столешницей. В сущности, он не больше комиссар, чем мы все. Под панцирем комиссара он прячет свою сентиментальность. Мы еще какое-то время подурачились, представляя себе статую Альвизе в образе кондотьера, а потом уснули, ровняя друг по другу дыхание, в этот смутный час, когда ночь начинает розоветь под первыми ласками зари.

Спит Большой канал, окаймленный рядами дворцовых фасадов, под взглядом их стеклянных окон-глаз в обрамлении мраморных ресниц, спит, обволакивая город текучей дремой. Где еще, как не в Венеции, можно уснуть под колыбельную этих безмолвных вод? В такой тиши, в таком покое все кухонные ножи мира позабудут, что они могут убивать.

11

ТАКСА

Карликовая такса Эдварда Волси-Бёрнса обгрызла угол елизаветинской псалтыри. Это была оригинальная обложка, ровесница книги, из грубого пергамента, и Шугар принял ее за кость. Так все началось.

В ту пору, восемь лет назад, Эдди был привязан к Роберте и обожал своего пса. В сущности, тихо проговорила госпожа Боллин, люди могли бы понять, какое место занимают в сердце того, кто их якобы любит, если бы обращали внимание на то, сколько нежности он расточает на своих животных. Эдвард мог часами простаивать на четвереньках перед своим Шугаром, чесать ему животик, умолять, чтобы тот его лизнул, и при этом со смехом отвергать самую возможность проявления привязанности к человеческому существу. Роберта ничего такого и не ждала, радуясь, что в ее жизни снова появился мужчина, с которым он могла нянчиться. Она покупала для Эдди экзотические джемы у «Фортнума и Мейсона» и, к чему скрывать, выбирала для него у ювелира на Бонд-стрит запонки и античные камеи. Все личные вещи (как говорят в полиции), найденные на трупе Волси-Бёрнса и отосланные Себастьяну, за исключением перстня с печаткой, были из числа этих побрякушек.

Она никогда не обманывалась. Все нуждаются в ласке, в добром слове, а у Волси-Бёрнса, который создал вокруг себя полную пустоту, для этого были только она и Шугар. Она выступала его гарантом в свете, сопровождала на аукционы, где он скупал за бесценок всякую дребедень, а потом перепродавал это пораженным его эксцентричностью нуворишам. Эдвард спекулировал абсолютно на всем. Почему бы ему было не спекулировать на Роберте Боллин? Он воспользовался ею, чтобы «подзолотить свой герб» в провинциальных замках, куда стал вхож опять же благодаря ей. Там он довел до совершенства свое умение втираться в доверие к одиноким вдовушкам, прибирая к рукам их коллекции и ценности, которые якобы выгодно помещал от их имени. Мы с Альвизе читали, конечно, о Мейдоффе[59] и его начисто обобранных клиентах. Волси-Бёрнс был таким Мейдоффом, только действовал он вдали от столиц, среди вересковых пустошей и озер. В промежутках между ловко провернутыми делишками он вытягивал из одиноких землевладелиц фамильные сплетни, используя их потом в своих биографических заметках и скандальных хрониках. Вдова Боллин стала наперсницей этого вдовьего наперсника. Комиссар и его сестра еще слишком молоды, чтобы понять это: не слишком приятно осознавать, что у тебя все уже в прошлом, а вместе с беззаботным Эдвардом к ней будто бы вернулась молодость, и она не хотела ее упускать. Его гнусные делишки забавляли Роберту. Деньги, деньги, деньги… Выиграть, украсть, прибрать к рукам. Ей хотелось верить, что в проделках Эдварда есть своя справедливость, она дорожила его признаниями, которые ставили ее выше его жертв. Комиссар когда-нибудь все равно задаст ей этот вопрос, так вот они с Волси-Бёрнсом никогда не жили под одной крышей и не спали в одной постели. И она ничего — ничего! — не желала знать о тех обширных сторонах его жизни, которые Эдди тщательно от нее скрывал.