Читать книгу "Симон Визенталь. Жизнь и легенды - Том Сегев"

Обиделся на Визенталя Кенан еще и потому, что тот не предложил ему переночевать, а заказал для него номер в гостинице. «“Это пустяки, – сказал он мне, провожая к выходу, – совсем недорого”. Я шел шесть километров под проливным дождем, по совершенно пустому городу и больше уже об этом деле не думал».

В сентябре 1955 года Визенталь упомянул эту историю в письме, опубликованном в швейцарской газете «Идише рундшау», и «Едиот ахронот» перепечатала это письмо под крупным заголовком на первой полосе. Однако этим дело и ограничилось.

Визенталь не видел особой разницы между коллаборационистами-евреями и коллаборационистами других национальностей: у норвежцев, говорил он, был Квислинг, у французов – Петен, у бельгийцев – Деглер, а у русских – Власов. С психологической и социологической точки зрения, писал Визенталь, евреи от других народов ничем не отличаются, поэтому нет ничего удивительного – хотя это печально и постыдно, – что у евреев тоже есть свои коллаборационисты. В своем историческом экскурсе он привел в пример также Иосифа Флавия.

Время от времени он упоминал имена коллаборационистов-евреев на различных судебных процессах, проходивших в Австрии и ФРГ, когда давал показания.

Незадолго до судебного процесса над военными преступниками Львова, состоявшегося в ФРГ в 1966 году, Визенталь рассказал об участи, постигшей членов львовского юденрата. В сентябре 1942 года они были повешены. После этого гестапо сформировало новый юденрат и первым делом приказало ему оплатить стоимость веревки, использованной для казни предыдущего. Однако несмотря на этот и другие подобные инциденты, Визенталь решительно отказывался соглашаться с утверждением, что по крайней мере некоторую часть евреев-коллаборационистов тоже следует признать жертвами нацизма. В его глазах все коллаборационисты были мерзавцами. В связи с этим он потребовал ввести правило (и назвал его «законом Визенталя»), согласно которому, те, кто сотрудничал с нацистами в какой бы то ни было форме, не должны иметь права занимать в еврейской общине какие-либо должности. Есть такие, писал он, кто утверждают, что имеются смягчающие обстоятельства, что нацисты-де принуждали евреев с ними сотрудничать и что нельзя от всех требовать героизма, однако это применимо в лучшем случае к рядовым членам общины, а не к ее лидерам, ибо последние должны вести людей за собой. Есть, продолжал он, также такие, кто считают, что нельзя относиться к коллаборационистам слишком строго, поскольку они были тогда молодыми и неопытными, однако к лидерам общины это тоже неприменимо, так как они должны быть людьми ответственными.

Отправив свой архив в «Яд-Вашем», Визенталь решил поиски военных преступников прекратить, но, несмотря на это, продолжал ходить в городскую библиотеку, листать старые нацистские газеты и изучать – в числе прочего – семейные объявления. В большинстве своем это была рутинная работа коллекционера: он собирал имена, даты, воинские звания, названия военных частей и адреса. Собирательство было у него в крови. Его дочь рассказывает, что, когда они ходили гулять, он предпочитал не любоваться пейзажами, а собирать ягоды.

В те годы Визенталь все еще рассматривал свои поиски нацистов как хобби, но при этом писал, что ни одно другое занятие ему не доставляет большего удовольствия. Фактически он не мог без этого жить. «Я, – пишет он, – занимался этим весь день до позднего вечера, а когда ложился в кровать и пытался уснуть, прочитанное и услышанное за день перемешивалось у меня в голове с воспоминаниями прошлого. Я часто просыпался от кошмаров, которые мне снились, и никак не мог понять, то ли это сон, то ли случилось наяву».

Продолжал он время от времени и находить преступников.

Однажды Визенталь ехал на поезде в Женеву и в вагоне-ресторане познакомился с офицером-датчанином, тоже сидевшим когда-то в концлагере Гросс-Розен. Они разговорились, и Визенталь упомянул нескольких нацистов, которые его тогда интересовали, в том числе Рихарда Рокиту, одного из высокопоставленных эсэсовцев из концлагеря Яновский. Датчанин сказал, что похожий на Рокиту человек живет в Гамбурге. В Яновском Рокита рассказывал, что был скрипачом, и полиция Гамбурга послала следователя в союз музыкантов, однако в списке членов союза тот не числился. Тем не менее в конце концов его нашли: оказалось, что он работал на каком-то заводе ночным сторожем. Рокита признался, что жил под чужим именем, и был арестован.

В 1958 году Визенталю удалось также выйти на след бывшего старшего инспектора львовских железнодорожных мастерских Петера Арнольдса – того самого, что выдал эсэсовцам мальчика, прятавшегося на конюшне. Визенталь случайно узнал, что Арнольдс работает в железнодорожном управлении западногерманского города Падерборн, заявил на него в полицию и был вызван на очную ставку. Однако Арнольдс все категорически отрицал. Визенталь попытался найти дополнительных свидетелей, но хотя все, кто работал вместе с ним в железнодорожных мастерских, про случай с мальчиком знали, тем не менее давать показания отказались и заявили, что ничего про это не слышали. Единственным, кто согласился, был проживавший в Штутгарте Ойген Йетер («Если бы, – писал ему Визенталь, – таких, как вы, было много, все могло бы кончиться иначе»), но, несмотря на показания Йетера, Арнольдсу удалось от наказания ускользнуть. Тем не менее позднее Визенталь разыскал застрелившего мальчика эсэсовца, и тот был арестован.

Пытался он найти также Оскара Вальдке, которого в одном из писем назвал «свиньей, пытавшей меня на следствии и подталкивавшей к самоубийству».

Правоохранительные органы часто обращались к нему за помощью. Кёльнский суд попросил помочь в расследовании дел нескольких сотрудников концлагеря Маутхаузен, а окружной суд Франкфурта запросил информацию о двух помощниках Эйхмана, Германе Круми и Отто Гюнше, которыми Визенталь тоже интересовался.

«Инстинкт охотника», заставлявший его искать Эйхмана, в нем так и не угас.

Глава восьмая. «Я всегда говорил, что он в Буэнос-Айресе»

1. Письмо обеспокоенного отца

В начале 1956 года Тувья Фридман предложил Нахуму Гольдману назначить за голову Эйхмана награду в десять тысяч долларов. За четыре года до этого Фридман закрыл в Вене свой «центр документации», переехал в Хайфу, устроился на работу в «Яд-Вашем», где занимался разбором документов, и при каждой удобной возможности – примерно раз в несколько месяцев – организовывал публикации в газетах на тему «Эйхман жив, и его надо поймать». От его предложения Гольдман в особый восторг не пришел, но пообещал попробовать выбить необходимую сумму у «Джойнта». Фридман уговорил также нескольких членов израильского кнессета поднять этот вопрос на одном из заседаний, а затем написал Бен-Гуриону. Кроме того, он потребовал создать в Израиле специальное подразделение, которое бы занималось поиском нацистских преступников. Однако все, чего он добился, – это несколько вежливых, но ни к чему не обязывающих отписок, и некоторое количество громких заголовков в газетах. Больше ничего не произошло.

Начальник израильской службы безопасности Исер Харэль пишет, что интерес к Эйхману пробудился у него в конце 1957 года, то есть примерно через четыре года после того, как Визенталь сообщил, что Эйхман находится в Аргентине. В 1955 году Харэль побывал в Аргентине лично, но он никогда не говорил, что воспользовался этой поездкой для поиска нацистских преступников. Однако даже когда он наконец-то Эйхманом заинтересовался, то, чтобы понять, о ком идет речь, ему пришлось ознакомиться с большим количеством документов. Более того, заинтересовался он Эйхманом не по собственной инициативе, а по инициативе генерального прокурора западногерманской земли Гессен, еврея по национальности, Фрица Бауэра, который после войны вернулся на родину и жил во Франкфурте. Если бы Бауэр не узнал, где прячется Эйхман, и не уговорил израильтян его поймать, не исключено, что тот так и умер бы свободным человеком.