Читать книгу "Железные волки. Небо славян - Александр Кудрявцев"

Воины с обнаженной сталью застыли вокруг. К телам подошел Вагн с факелом в руке. Ярко-оранжевый лоскут пламени яростно трепал ветер с фьорда.

– Торд, сын Гуннара. Будимир, сын Огнеяра. Бьерн… – Вагн на миг запнулся и продолжил: – Вы шли в бой щенками, а вернулись воинами. Никому из тех, с кем вы бились, не довелось перевязывать раны – вы разили, как я вас учил, наповал. Браги говорит, что родина живет в своих детях. Вы достойные дети нашей земли. Каждый из вас пал с оружием в руке. А теперь повеселитесь, как следует, в небесных чертогах.

Зеленые Крысы грянули железом в умбоны щитов. Вагн ткнул факелом в бересту, уложенную под бревнами. Вскоре яркий костер с гулом взвился в хмурое небо.

Вагн подошел к неподвижному Ратмиру, тот отвел взгляд.

– Ты сердит из-за последнего задания? – помолчав, сказал Окиссон.

– Там было лишь трое рыбаков с ржавыми ножами, их жены и пятеро детей, – ответил Ратмир.

– Свои ножи нужно держать в порядке, – сказал старик.

Ратмир промолчал.

– Началась война, – сказал Вагн, – на войне все просто. Тот, кто с тобой, – друг. Тот, кто против тебя или за тех, кто против тебя, – враг. А врагов на войне убивают.

– Пятеро детей, – повторил Ратмир.

– Я рад, что они не вырастут.

Юноша посмотрел на спокойное и твердое, будто сделанное из мореного дуба, лицо старика. Бьерн был его поздним и единственным ребенком. Вагн Окиссон смотрел, как языки пламени лижут тело убитого сына, в немигающих глазах дрожали багровые отблески. Ратмир тайком вздохнул и взглянул на свои руки.

Когда тяжело осели прогоревшие бревна, прах павших собрали в три глиняных горшка и поставили в центре насыпи. Рядом положили остатки углей, обугленные кольчуги, мечи и секиры, а поверх – три щита с зеленым треугольником, «крысиным зубом», на черном поле. Тут же оставили необходимую в загробном мире утварь: костяные гребни, горшки с зерном и медом, кресала и труты.

Вагн набрал из небольшого рва вокруг пятачка землю в ладонь и молча бросил ее на останки героев. После этого воины принялись насыпать курган, который рос на глазах. Его вершину утоптали уже в сгущавшихся сумерках.

– Тризну справим позже, – решил Вагн. – Первый отряд – усилить посты. Второй – оказать помощь раненым и отдыхать в гридницу. В резерве должны быть лишь свежие силы. Разойдись!

Глава 5

Сталь и солома

– Лучше б Сигни привел, – буркнул Эйнар, когда Ратмир высыпал перед ним из мешка кучу больших румяных яблок. – А хотя… кому калека нужен…

– Ты это брось! – прикрикнул друг. – Чего опять повязку стянул?

– Она сама! – пожаловался больной, притворившись, будто только что это увидел. – Чешется, зараза…

– Значит, заживает.

– Разумничался тут… – Эйнар выпрямился на лежанке, поворачиваясь здоровым боком к другу, чтобы тот не видел замотанный обрубок вместо руки.

После боя рана от секиры Кари здорово загнила, припарки не помогли, и после криков и споров Эйнара «усыпили» ударом полена и отняли руку почти по локоть. С месяц он ни с кем не разговаривал, да и потом болтливостью не отличался. Пускал к себе только отца, Вагна и Ратмира. Неделю назад пытался вены на запястье перегрызть, Ратмир вовремя заметил. «Будимир, Торд и Бьерн зря погибли, что ли? Они ушли, чтобы мы жили, а ты их даром разбрасываешься, неблагодарная свинья!» – орал Ратмир, оседлав сопротивляющегося и воющего в голос друга, мазавшего пол кровью из здоровой руки. Тот полягался, вскоре затих, задумался – и согласился.

Ратмир бросил Эйнару на колени тяжелые ножны.

Тот равнодушно взглянул на оружие.

– Решил поиздеваться? Зачем калеке меч?

– Чтобы рубить не хуже здорового.

Ратмир присел рядом, положил руку на плечо другу:

– Нельзя вечно жить на соломе.

Тот дернул плечом. Ратмир поднялся:

– Ну что сидишь, как баба у окна? Пошли тренироваться!

Эйнар посмотрел исподлобья.

– Если трусишь, так и скажи.

Друг вытянулся на соломенном тюфяке и отвернулся к стенке, накрывшись плащом с головой.

– Сладких снов, женщина.

Эйнар лежал неподвижно. Ратмир наблюдал, как алеют кончики торчащих из-под плаща ушей.

– Пусть тебе приснится новый сарафан.

Уши друга разгорались все ярче.

– А сзади ты ничего. Можно я рядом…

Эйнар развернулся и с криком прыгнул на Ратмира, вцепившись ему в рубаху на груди.

– Какая страстная… – Кулак товарища, с размаху ударивший в губы, помешал ему закончить фразу.

– Заткнись! Заткнись! Заткнись!

Красный от ярости Эйнар оседлал Ратмира и печатал ему в лицо удары единственной руки. Тот не сопротивлялся и даже не пытался уклоняться. Быстро устав, Эйнар повалился набок, уткнулся лбом в широкую доску и зарыдал, трясясь всем телом. Ратмир молча ждал, изредка шмыгая расквашенным носом и трогая пальцем разбитую губу, а когда друг умолк, сказал:

– Теперь пойдем.

И они пошли.

* * *

– Сигни, – Ратмир осторожно наматывал золотой локон на палец, – Сигни…

Она не отвечала, не спуская глаз со стального горизонта. Внизу, прямо под их укромной пещерой, о черные камни фьорда шумно билась свинцовая вода. Ветер крепчал, гул прибоя усиливался, клочья пены взлетали так высоко, что ложились прямо к ногам юноши и девушки.

– Ты не говоришь со мной, – Ратмир коснулся губами мочки маленького уха. – Почему, Сигни?

Она повернула лицо. Он провел пальцем по блестящей дорожке на щеке.

– Почему? – повторил тихо.

– Все закончилось, – прошептала Сигни.

– Тебе плохо со мной?

– Слишком хорошо, чтобы это могло стать моей судьбой.

– Твоя судьба – быть со мной.

Она прильнула, нашла и крепко сжала его пальцы:

– Моя судьба – Торгильс Морж из Борга. Отец приказал готовить мой корабль. Мы плывем на свадьбу.

– Мы?

– На свадьбе, кроме отца и его охраны, будешь ты и Эйнар Однорукий. Вы будете охранять меня.

– Но Эйнар…

– Отец сказал, что Тюр тоже остался без руки, когда защищал родных от чудовища. Но это не помешало ему оставаться богом войны. Отец видел, как он тренируется с тобой. И он хочет, чтобы Однорукий был в моей страже.

Ратмир вскочил:

– Я украду тебя! А Морж пусть ищет себе в жены моржиху!

– Теперь твой долг – охранять меня, – Сигни резко вытерла кулаками глаза и поднялась, – а мой – защитить свой род и стать Торгильсу хорошей супругой. Мать говорит, что верность – лучшее украшение благородной жены.