Читать книгу "Библия в СМСках - Ая эН"

– никакой!

– 1? 2? 3?…

– 123! Тока с рифмами, а то там без! ^-^

– я тебе не Пушкин в стихах шпарить!

– а я тебе не мать Тереза запоминать!

– рррр! 123^(* Спасибо Бог, что нам помог! Люди бы нас убили, воды бы нас потопили, короче – спасибо, Бог, ты сделал все, что смог!

– Ты – Пушкин!!! (рыдаю!)

– запомнила?

– а то! Повторить?))

– ато!))

– Спасибо, уроды, что не потопили нас воды!

– Ева!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!! Имей уважухи хоть каплю, а?

– Имею уважуху! И продолжуху лови: спасибо мамочка, что не утопила меня в ванночке, спасибо папулька, что не пустил в меня пульку…

Псалтирь. Псалом 123

Выдержки из SMS-переписки двух молодых людей

В Рыбинске было мокро. В Рыбинске было голо. В Рыбинске было ветрено. После Москвы и Красной площади Рыбинск не впечатлял. Вонь беляшей и прочей «вокзальной жарки» никак не ложилась на королевских креветок под нежным соусом, вальяжно распадающихся на полезные вещества в желудке. Беляшная вонь глоталась ртом и носом и застревала комом в пищеводе, на пути к сытому предкишечному «вещмешку». Салим поспешил покинуть вокзал.

– Простите, вы не знаете, как найти у…

– Скажите пожалуйста, как найти ули…

– Эй, парень, где тут улица…

Начало накрапывать.

– Девушка, вы не под ска…

До нужной точки Салим добрался уже хорошо днем, нарезав по городу несколько ложных кругов. Нужная точка оказалась совсем недалеко от вокзала, где-то рядом с улицей Крестовой, которую Салим успел изучить вдоль, поперек и по диагонали. Креветки благополучно успели перевариться, и желудок подал первый робкий сигнал о том, что неплохо бы… Нужный дом возник неожиданно, в момент, когда Салим решил: «Еще раз попаду на Крестовую – и ставлю на отце крест!»

Дом оказался двухэтажным, красного кирпича, с двумя входами. Левый вход был заперт. Правый прикрывала железная крыша на ненадежных витых железных столбиках. На крыше кирпично и крупно было написано: «12 стульев». А сине и мельче пояснялось: «мебельный магазин». Салим на мгновение почувствовал себя великим комбинатором, только забыл слово «комбинатор», поэтому чувство получилось смазанное, киношное.

Между «12 стульями» и соседней осыпающейся белой развалюхой с номером «36» обнаружился проход во двор. Салим свернул в проход и остановился. «Что я ему скажу?» – подумал он.

С этого торца дом был почти слеп и глух. Одинокое окно вверху, на уровне чердака чернело над пятью рядами провисших вдоль стены проводов. «Раз, два, триче… – механически начал считать провода Салим. – Что я ему скажу? Привет, па. Ты нас бросил, а я тебя нашел. Бред, нах…» Провода молчали. В окне никого не было, оно, кажется, было нежилое. «Жилое окно. Сдается. Недорого. Тараканам… Что я ему скажу, блин?!»

Начало накрапывать. Салим заметил это только когда струйка с волос потекла за шиворот. «Что скажу, то и скажу! – разозлился он на струйку. – В конце концов, это же он мать с сыном бросил, а не я!»

Он завернул во двор, вошел в подъезд, поднялся на второй этаж. Одна дверь была старая, но со звонком, вторая металлическая, но без звонка. За той, которая со звонком, жила бабка в рыжем фланелевом халате с зеленым поясом. Ну почему у половины старух халаты и пояса – от разных халатов? Загадка. Противнее волосин подбородочных…

– Оксан, к тебе! – забарабанила в металлическую дверь бабка с зеленым поясом.

– Иду-у! – раздалось откуда-то из гулкой глубины, угадывающейся за черным металлом.

– Спасибо! – сказал Салим.

Бабка рассматривала его с явным интересом и возвращаться к себе не собиралась. «Вот сволочуга любопытная!» – подумал Салим. Он нервничал.

Оксана была в халате плюшевом, с родным поясом. Вид у нее был то ли испитой, то ли заспанный. «Моя мама гораздо симпатичнее! – ревниво подумал Салим. – Была… симпатичнее…»

– Здравствуйте!

– Здравствуй… те…

«И голос у мамы лучше!» – подумал Салим.

– Я из Москвы, – сказал он и тут же поправился: – то есть сейчас из Москвы, но вообще-то не совсем из Москвы…

– И что? – вскинула брови домиком Оксана.

– Бывшего он твоего ищет, вот что! – встряла соседка.

– Я и сама его ищу! – фыркнула Оксана, отворачивая рукава и ежась от холода.

– А-а… – разочарованно протянул Салим.

– Вот и бэ-э, – сказала Оксана. – Третий год как…

Она критически оглядела Салима с ног до головы:

– А тебе он на что?

– Денег небось занял? – опять встряла соседка. – Так он у всех занял! Много занял, да?

– Не… У меня нет, не занимал… Мы с ним вообще не знакомы! Я так…

– «Так» людей из Москвы в Рыбинск не ищут! – скривилась Оксана. Противно она так кривилась. Вообще была неприятная. Салим на месте

отца ни за что бы маму на такую вот не променял бы!

– Я не просто так, я его сын!

– Опаньки! – у бабки челюсть аж до зеленого пояса отвисла.

– Ты? – удивилась Оксана. – Ха-ха.

– Почему «ха-ха»?

– Да не было у него сына, у него девки одни!

– Но я же есть.

– Мало ли кто еще есть. Кошка на окошке тоже вон есть!

Кошки на окошке не было.

– У меня документ имеется, – сказал Салим, вспоминая о том, что свидетельство о разводе мамы с Боровичком осталось в Ельце.

– Какой документ? – вяло поинтересовалась Оксана.

– Официальный, – ответил Салим.

Оксана еще противнее, чем в прошлые разы, скривилась и переглянулась с соседкой:

– Слушай, парень, ты себя в зеркале видел?

– Ну…

– А Михайловича Александра, сморчка-Боровичка видел?

– Нет.

– Ни разу?

– Ни разу.

– Ну заходи-погляди, что ли…

Салим вслед за хозяйкой прошел в темное нутро квартиры. За ним по-деловому рванула старуха-соседка. От рыжего халата, когда не на сквозняке, пахло травами и мазями, ну знаете, такими… для стариков… они все на один запах. От Оксаны ничем не пахло.

Фотографий Боровичка Александра Михалыча было две. Первая свадебная, но не с мамой, конечно, а с Оксаной. Оксана на фото была – ух! – ягодка. Не то, что в реале. Салим взял вторую фотографию, на которой предполагаемый отец красовался один, с рыбиной, на фоне реки, и стал внимательно рассматривать. Боровичок оказался натуральным «боровичком»: крепеньким, маленьким, мордастеньким, щекастеньким, с носом картохой и водянистыми глазками. Вид у него был самодовольный, а взгляд туповатый. Вряд ли можно было найти менее похожего на Салима человека, разве что китайца или, может, пигмея какого-нибудь.