Читать книгу "Перстень Парацельса - Артур Василевский"

Гудок. Другой. Третий… Четвёртый…

Виктору едва не стало плохо. Он был бледен, взгляд блуждал. Сигналы шли, шли, шли, ответа не было… Пришлось отключиться.

С невидящим взглядом побрёл обратно в свой кабинет, размышляя, где может быть девушка.

«На совещании?»

«На переговорах?»

Других причин не отзываться у Дарьи не было.

Минут через пять, уже с рабочего места, Виктор перезвонил — нет ответа.

И беспокойство обернулось предчувствием. Неясное беспокойство — неясным предчувствием чего-то плохого. Громов смотрел на тёмный экран аппарата и страшился позвонить. Он не знал, что будет делать, если вновь не услышит ответа. Он мечтал услышать голос любимой, узнать, что с ней всё в порядке.

Вызов.

Электронный голос:

— Абонент недоступен.

Виктор медленно опустил руку. Он ничего не видел, ни о чём не думал. И время текло мимо него.

Мир менялся, Громов чувствовал эти грозовые изменения и понимал, что он сам должен либо меняться вместе с ним, либо пропадать.

* * *

Сатурн старался не приглашать женщин домой, здраво рассуждая, что чем меньше подруга знает, тем лучше: не будет неожиданных встреч у порога. Но сейчас пригласил. И не просто пригласил, а в нетерпении ждал гостью, бесцельно рыскал по квартире, грыз ногти, и всё в неизменных тёмных очках.

Он пытался размышлять — даже не размышлять, представить, как всё произойдёт: вот она входит, смотрит в его глаза, неясно улыбается… но и эта несложная картина не удерживалась, обрывалась, и Сатурн переживал синдром разорванных мыслей, не мог сосредоточиться; не то желания, не то какие-то смутные образы колесили в нём, он чувствовал себя как путешественник, внезапно застигнутый пыльной бурей, когда ни черта не понять — куда бежать, что делать? Он твёрдо помнил, что женщина должна прийти к нему, и это было единственной опорной точкой в его взбаламученном сознании.

Но и Дарья ехала в гости с полнейшим сумбуром в голове. Сперва она пыталась как-то думать, анализировать и прогнозировать… но потом честно плюнула и просто ехала, выкурив по дороге три сигареты. Ехала как в забытьи, не видя улиц, прохожих и дождя.

Она не понимала, зачем была у Бранделиуса, но точно знала, зачем едет к Сатурну: ей нужно поговорить. Возможно, не только поговорить — по голосу она поняла, о чём мечтает «очкарик», но ей требовался тот, кто поймёт. Или сможет объяснить, что происходит. Или просто помолчит рядом, силясь найти выход. Или защитит.

А Виктор, как это ни печально, не мог сделать ничего из перечисленного.

Но о нём Даша подумала мельком, увидев на экране телефона пришедший от Сатурна вызов, а поговорив с «очкариком», больше не вспоминала о Громове, полностью сосредоточившись на том, что было и что предстоит.

— Привет!

— Привет.

— Я… — Он неловко протянул девушке букет красных роз. — Вот.

— Спасибо. — Она взяла букет твёрдой рукой, не обратив внимания на то, что пара шипов впилась в ладонь. — Можно пройти?

— Конечно. — Он посторонился. — Вот…

Он не был похож ни на элегантного Антона, ни на обыденного Виктора. Он был третьим. Сам по себе. Взволнованным, как мальчишка, стесняющимся и не знающим, куда себя деть.

— Ты куришь?

— Нет.

— А курить у тебя можно?

— Да, конечно… У меня даже пепельница есть.

Сатурн сходил на кухню, принёс хрустальную пепельницу, поставил на журнальный столик рядом с расположившейся в кресле девушкой. Помялся.

— Кофе?

— Почему не шампанское?

— Хотел, — не стал скрывать Сатурн. — Но потом посмотрел на тебя и решил, что не надо.

— Что же ты во мне увидел? — усмехнулась Даша, раскуривая сигарету. — Неужели я выгляжу так, что можно сэкономить на шампанском?

— Ты выглядишь так, будто получила по голове, — тихо ответил Сатурн.

Он уже понял, что с нею что-то случилось.

— По телефону ты тоже был веселее.

— У меня были весёлые планы.

— А теперь?

— Теперь…

Он никогда не признавался в слабости, не сказал о ней и сейчас: ни о том, как подкосились у него ноги при виде девушки; как вылетели из памяти все заготовленные слова; улетучилась уверенность, и он вспомнил себя восьмиклассника. Нет.

Об этом — ни слова.

И о желаниях своих романтических, а точнее плотских, тоже промолчал, потому что не время.

Вместо этого Сатурн уселся в соседнее кресло — спокойно, уверенно, но без всякого подтекста, просто уселся, — снял очки и посмотрел Даше в глаза:

— Рассказывай.

«Почему ты решил, что я хочу тебе что-то рассказать?»

Но так она не ответила. Покрутила резкую фразу на языке, попробовала и так и этак, выдыхая сигаретный дым, и не ответила. Наверное, потому, что на столике между ними, справа от пепельницы, лежали чёрные очки.

— У тебя когда-нибудь было ощущение, будто ты находишься под чьей-нибудь властью? — медленно спросила она. И нервно затянулась сигаретой. И продолжила, не дожидаясь ответа: — Нет, я говорю не о начальнике отдела или владельце фирмы, который пугает тебя увольнением. Не о полицейском, или бандите, или насильнике, как это случилось с нашей Кариной, а о чём-то более… — Ещё одна затяжка. — О чём-то более глубоком. О ситуации, когда ты не можешь противиться, как будто потерял волю. Как будто и не было никогда у тебя этой воли… Тебе говорят — ты делаешь. Без сомнений и возражений.

— Что делаешь? — выдавил из себя Сатурн, не желая услышать ответ.

— Что угодно. — Молодая женщина затушила сигарету, жёстко посмотрела на собеседника и громко, отчётливо, почти по слогам, произнесла: — Сегодня утром мне позвонил Антон, велел приехать. Я не хотела, но поехала к нему без сомнений и колебаний.

У Сатурна задрожали пальцы.

— Я приехала, и он меня трахнул. Я не хотела, но не возражала. Он сказал — я разделась и отдалась ему. Вот так.

Она замолчала, глубоко вздохнула и разрыдалась.

* * *

Всё проходит — говорил в незапамятные времена мудрый царь Соломон и был прав.

Виктор даже предположить не мог, что молчание Дашиного телефона принесёт ему такую сильную боль.

Ну что тут вроде бы такого? Забыла где-то аппарат, батарейка в нём села…

Наверное…

Но он совершенно ясно сознавал, что утешает себя пустыми отговорками. Ничего она не забыла, и ни черта там не село. Дарья дисциплинированна, как сержант ВДВ, остаться без связи было для неё совершенно немыслимо, и её молчание…