Читать книгу "Державы верные сыны - Владимир Бутенко"

Но победа на море не решила всех проблем пребывания русских сил в Архипелаге. Отвечал Алексей Григорьевич не только за проведение военных операций. Поддержка населения полуострова Морея и мелких островов требовала не только освобождения единоверцев от турок, но и всевозможной помощи. Возникла нехватка пшеницы и ячменя, ввиду ограниченного ввоза их с материка, что вызвало недовольство островитян. Греки, чьи родственники-купцы торговали в Стамбуле, боялись расправы над ними за то, что поддерживают русских. Майноты, греки-горцы, обезумев от ненависти к туркам, безжалостно расправлялись не только с воинами, но и с женщинами и детьми. Защищать их пришлось русскому капитану Баркову. Не одобряли повстанцы и гуманное отношение главнокомандующего Орлова к поверженному противнику, когда тысячи османских ратников в обмен на пленных или без всякой компенсации отпускались на свободу.

Невзирая ни на что, Екатерина твердо поддерживала мнение Алексея Григорьевича держать корабли в Средиземноморье до заключения мира с Портой. Разумеется, пребывание флотилии (следом за первопроходцами свои эскадры сюда привели из Балтики Арф и Чичагов) накладно обходилось царской казне. Но возможность наносить туркам сокрушительные удары, не позволяющие восстанавливать флот, что подтверждали морские победы при Парнасе и Дамиетте, оправдывали любые расходы. Сверх того, в прошлом октябре, как раз в момент приезда Алексея Григорьевича в Петербург, из Кронштадта вышла пятая эскадра Грейга, чтобы участвовать вместе с другими русскими силами в разорении Салоник и Смирны на сирийском побережье. До сих пор она была в пути, огибая Европу. А пребывающие здесь русские корабли «шарили берега», громили гарнизоны турок, пиратствовали, препятствовали торговле европейцев с противником. И в этот шестой год войны экспедиция в Архипелаг не только не утратила изначального смысла отвлечения значительных сил противника, но и являлась важнейшим аргументом для султана Абдул-Гамида в пользу скорейшего заключения мира с Россией.

Относительное затишье на морском театре боевых действий позволило Алексею Григорьевичу обосноваться на побережье, на твердой итальянской почве – в Ливорно и Пизе, где им были сняты роскошные дворцы. Через адъютантов и связных он неукоснительно контролировал ход кампании, следил за передвижением эскадр. Увенчанный лаврами, оставался он трогательно внимательным к офицерам и матросам, называя их героями. Но, обладая крутым нравом, не прощал тех, кто грубо нарушал дисциплину или проявлял трусость. Все отмечали интуицию Орлова в подборе людей. Немало друзей у него было среди иностранцев, но самое сокровенное он доверял только своим соотечественникам. Имя его на флоте обрело священный ореол непобедимости!

Слава, впрочем, не вскружила Алексею Григорьевичу голову, хотя пуще прежнего полюбил он всяческие богатые излишества, охотно приобретал картины, золотые поделки и украшения. Сорил деньгами, одаривая любимых женщин. Обуяла его давняя и ни с чем не сравнимая страсть к покупке лошадей. Благо, теперь он весьма вольготно распоряжался казенными деньгами, нисколько не боясь вдали от родины внезапной казначейской проверки.

Замысел вывести свою породу лошадей осуществлять возник у него еще до войны, когда свез в пожалованное императрицей село Остров не только собственных арабов и чистокровных «английцев», но и выбранных по разрешению Екатерины жеребцов и маток из государственной конюшни, среди которых оказалась пара персидской породы. С пребыванием в Италии Алексей Григорьевич не оставил прежнего увлечения и при любой возможности переправлял в свое имение трофейных лошадей. Двух чистокровных арабов, подаренных турецким пашой в знак благодарности за то, что отпустил захваченную на галере дочь, Орлов окрестил Салтаном и Стариком и под охраной незамедлительно погнал в родное Подмосковье…

После полудня выглянуло солнце, и боль в суставах поунялась. Алексей Григорьевич, устав от сидения за столом, решил пройтись. Он накинул на плечи суконный плед и, опираясь на подаренную императрицей трость, с вделанным в рукоять компасом, вышел из кабинета в залу с высокими окнами, ярко озаренными низкими лучами. Камердинер, ожидавший у двери, вытянулся по стойке смирно, тряхнув париком. Он был из матросов. Впрочем, все до одного во дворце слуги были русскими. Адъютант Крестенек, читавший какую-то бумагу, запоздало увидел командира и вскочил, чеканя слова:

– Для вашего сиятельства из Вены прислана пара немецких лошадей диковинной породы. Огромные, как верблюды.

– От кого?

– От князя Голицына.

Орлов возмущенно прикрикнул:

– Какого лешего не доложил мне тотчас?!

– Вы давеча были нездоровы, ваше сиятельство. Простите великодушно, но тревожить вас…

– Заруби себе на носу, Крестенек, – ничто так не улучшает моего здравия, как лошади!

В одну минуту, забыв про трость, Орлов спустился со второго этажа и вышел во двор. Пахло по-летнему дождем. Цветники, до предела напитанные влагой, сверкали разноцветными искринками. От розария возле торцовой стены исходил головокружительный аромат крупных пунцовых роз, над которыми с гудением сновали жуки. Крестенек едва поспевал за генерал-аншефом на конюшенный двор.

Подаренных Голицыным лошадей Алексей Григорьевич нашел в свободном спаренном деннике уже выгулянными и жующими овес. С первого взгляда он понял, что это – тракены, легендарные рыцарские кони, на которых в Средние века крестоносцы вели баталии. Выносливые, рослые, умноглазые, они невольно вызывали восхищение и красотой, и силой!

– Провести по кругу! – приказал Орлов и посторонился, давая дорогу этим темногривым красавцам-великанам. Удивительно, но поступь у тракенов оказалась твердой и по-своему грациозной, благодаря необычайной силе бедер. Затем конюх оседлал одного из жеребцов и проверил все виды аллюра. Выяснилось, что даже при иноходи «немец» ровно держал спину, точно бы оберегая всадника.

Не утерпел и сам Алексей Григорьевич, с помощью адъютанта вскинул в седло свое десятипудовое тело, отчего жеребец немного пошатнулся. Но рысь он взял и при этой тяжести разгонисто, мощно отталкиваясь подкованными копытами. Радостно взволнованный Орлов не слезал с жеребца полчаса, гонял по двору, пока не забелело на крупе мыло. И, вновь грузно ступив на землю, Алексей Григорьевич погладил тракена по шее и вдруг поцеловал:

– Уважил, братец, хворь унял… Экий молодец! Теперь породнимся! Здесь возить меня будешь, майн фройнд, а потом в Россию заберу. На завод! На племя будущее!

9

Из рапорта генерал-поручика Ивана де Медема, командира русского корпуса, от 11 июня 1774 года:

«Турецкие войска под предводительством самого хана прибыли на реку Малку. К нему присоединились абазинцы, бесленейцы, темиргойцы, весь кубанский народ; и алтыкизеки, едичкулы, джембойлуки и едисаны рассеялись по степи и небольшими партиями подъезжали к самым стенам Моздока, не причиняя, однако, никакого вреда, по взятым предосторожностям.

Кабардинские владельцы Джанхот Татарханов и Девлет-Гирей Касаев, оказываясь верными России, просили неотступно майора Криднера выступить против неприятеля для защищения верных кабардинцев от крымского войска. Почему генерал-поручик де Медем, составив отряд из 1356 человек, послал Криднера к редуту Бештамаку. По прибытии туда нашел он с 80 кабардинцами Девлет-Гирея Касаева, который прибыл нарочно, чтоб уведомить, что все пять владельцев Большой и Малой Кабарды и черный народ преклонились к турецкой стороне и дали присягу. Криднер возвратился в Моздок».