Читать книгу "Рекрут - Владимир Васильев"

До сих пор Костя вполне искренне считал наинесчастливейшим местом мира Россию, которая ничего не может построить и ни одно дело не умеет воплотить так, как изначально задумывалось. Теперь он понимал, что в России все обстоит еще сравнительно благополучно.

Когда есть с чем сравнивать, взгляд на окружающий мир всегда трезвее и объективнее.

Спать устроились внизу, Серас и Вейз наскоро прибрали в каюте Фертье, а Косте досталась капитанская. Дима сказал, что устроится на палубе, заодно и подежурит, а то мало ли, вдруг опять гости пожалуют. Предложенную помощь отверг, сказал, что в одиночку ему сподручнее, никто не мешает. Велел спать и не высовываться, если только он сам не позовет наверх. Оговорили команду, по которой надлежит покидать каюты, и разошлись. В очередной раз в Центруме Костя уснул чуть ли не мгновенно – видимо, сказывались ранние подъемы и долгое пребывание на свежем воздухе, от которого он, офисная крыса, конечно же, порядком отвык.

Засыпал Костя с твердым намерением реагировать на посторонние шумы и, буде прозвучит Димина команда, немедленно мчаться на зов. Но ничегошеньки он не услышал и благополучно продрых до самого утра, пока в дверь не сунулся стюард и вежливо не пригласил наверх, на совет.

Почему на совет, Костя понял, едва поднялся на палубу.

Связанный по рукам и ногам, спиной к рубке сидел бородатый тип, живо напоминающий какого-нибудь афганского душмана. Кроме того, и это Костя тоже сразу заметил, к корме катера была привязана рыбацкая лодчонка с парой весел, которые в данный момент валялись на ее дне.

Берег вроде бы за ночь стал поближе, да и горы на востоке теперь просматривались отчетливее.

Когда Костя осмотрелся, к нему обратился Дима, выглядящий вполне буднично, разве только глаза были красноватые от недосыпа.

– Ну чего, диспозиция такова: нас опять ищут. На этот раз местные бандиты. Прошлой ночью они искали только советника, а нас встретить не ожидали, да и опознать не сумели, потому и не тронули. А сегодня вернулись, уже целенаправленно. Вшестером, между прочим. Вчера было только четверо.

Костя невольно обернулся и поглядел на пленного.

– И где же… остальные?

Дима мельком взглянул на море.

– Извини, коллекционировать их нет смысла. «Языка» взял, остальных в расход, пока не очухались.

– М-да, – озадаченно вздохнул Костя.

В целом он понимал: раз Виорел назначил Диму приглядывать за ним в Центруме, тот кое-что умеет. Но что Дима – сущий Рэмбо, этого все же не ожидал. Если, конечно, Дима не приукрашивает ночные события. Но с другой стороны, а зачем ему приукрашивать?

– Я предлагаю все-таки покинуть катер, благо теперь есть на чем догрести до суши. Да, там бандиты, да, там практически никто не живет, но в море вообще никто не живет, а питьевая вода у нас заканчивается. Бандитам мы нужны живыми, так что сразу нас не шлепнут, ну а взять пусть сначала попробуют. А то, может, еще и договоримся. Так что решай, шеф.

– Что, прямо сейчас? На лодку – и на берег?

– А чего ждать? Еще одной порции бандитов? Как раз утречко, весь световой день впереди. Много успеть можно.

– Может, все-таки перекусим на дорожку? – осторожно спросил Вейз. – Там осталось чем.

– Это можно, – не стал возражать Дима. – И с собой надо взять все, что получится. Хрен его знает, что нас там в холмах ожидает.

– А там разве не степь? – хмуро уточнил Костя, покосившись в сторону берега.

– Степь. Но холмистая. Как перед Севастополем, если с севера ехать.

Костя никогда не подъезжал к Севастополю с севера. Он вообще в Севастополе никогда не бывал, но вот от Гаспры и Симеиза осталось впечатление полноценных гор, а никаких не холмов и уж точно не степи. Но раз Дима так говорит, может, и правда оно так.

Стюард наскоро сообразил приевшихся уже бутербродов, а вот чай со вчерашнего дня закончился. И новый заварить было попросту не на чем, поэтому запивали водой, которой всем досталось по половине кружки. Еще половиной кружки Дима напоил пленного. Все, что оставалось, он перелил в свою флягу. Потом вспомнили о чайнике на камбузе – Вейз сбегал, но там плескалось совсем уж немного, на самом дне. Это просто вылили в кружку и пустили по кругу.

– Ну, что? Вперед? – Дима выжидательно взглянул на Костю.

По-прежнему он ничего не делал без Костиного решения.

– А с этим что? – кивнул Костя на пленного.

– Да пусть сидит, что ему сделается? Свои освободят, – ответил Дима равнодушно.

Наверное, нормальный человек сейчас должен был содрогнуться, возмутиться – как-то отреагировать. Может быть, не столь бурно, но хоть как-то. Костя с удивлением отметил, что не испытывает по поводу пленного никаких особых эмоций. Оставить так оставить. Капитан катера, может, тоже жить хотел, но его убили. С волками жить…

Первым в лодку забрался стюард Вейз. Костя подал ему торбу со съестным, затем перелез сам. Уселся на банку, поправил сумку на коленях.

Их с Димой пребывание в Центруме выворачивало на новый виток.

С самого начала все пошло не так. Почти с самого начала. Если до прибытия в Харитму события еще более-менее держались в пределах расчетов, то арест на финише все резко изменил. Арест, внезапное освобождение клондальцами, вербовка, новая миссия, прервавшаяся столь же внезапно, и вот теперь поход в неизвестность с предварительным гребным этапом. Разве такое можно предвидеть?

Серас установил весла в уключины и сбросил швартов с кормовой утки катера. Перед тем как оттолкнуться, матрос тихонько погладил выкрашенный в белое транец и что-то неслышно прошептал. Прощался, что ли?

– Я посплю, – сказал Дима и прилег в носовой части лодки. – Если что – сразу будите.

– Хорошо, – кивнул Костя, осторожно сдвигаясь к борту, так чтобы и лодку не слишком кренить, и освободить Диме места побольше.

Греб Серас. Хорошо греб, умело. На кормовой банке сидел Вейз и периодически сигналил Серасу направление к берегу, чтобы тому лишний раз не оборачиваться. Судя по всему, процедура была отработанной до мелочей. Серас за полтора часа так ни разу и не обернулся.

А Костю снова пробило на философские размышления, поскольку делать было нечего, а на волны он уже вдоволь насмотрелся – море тоже может надоесть, пусть это континентальным россиянам и кажется кощунством.

Костя вдруг стал препарировать собственное отношение к смерти. Не своей – к смерти окружающих. Сам он до сих пор жил в сравнительно благополучном мире, как выяснилось. На улицах никто друг друга систематически не резал, хотя, разумеется, как и все страны третьего мира, в смысле преступности Россия отнюдь не выглядела раем. Умирали от неестественных причин и люди из окружения самого Кости – чаще всего в автомобильных авариях. Но были и убитые в пьяных ссорах, и сгоревшие от многолетней водки или химии похуже. Один из одноклассников выпал из окна – этаж был всего-навсего третий, но все равно разбился насмерть. Однако все смертельные случаи происходили где-то далеко и всегда за кадром, отчего Костино отношение к ним было, по большому счету, показушно-эмоциональным: «Ох, надо же, никогда бы не подумал!» И забывал об умерших людях Костя очень быстро, главным образом потому, что все эти люди не относились к первому кругу его общения, к родным, близким и друзьям. В лучшем случае – ко второму (знакомые), а так – в основном к третьему и дальше (знакомые знакомых). При этом, разумеется, иногда умирали родственники в возрасте, но тут уж ничего не попишешь: люди не вечны. Всем когда-то придется. Так что пусть и не повидал Костя смертей рядом с собой, всегда чувствовал: и сам иногда ходит по краю. Кроме того, он не питал никаких напрасных иллюзий относительно российской законности, которая защищала только разнообразных депутатов-прокуроров с восьмизначными счетами в швейцарских банках да их быдловатых деток. Обычному россиянину попадание в жернова судебной системы обычно сулило неминуемую отсидку, причем независимо от вины ни в малейшей степени, а перспективы в тюрьме всегда небогатые – или сгинуть от чьей-нибудь заточки после череды унижений, или самому навсегда стать волком. Так что Костя прекрасно понимал: люди в его привычном мире не режут друг друга вовсе не из боязни наказания. Тот, кто все же режет, как раз наказания вообще не боится – либо наказания не будет вовсе, либо для него тюрьма не наказание, а дом родной. Обычные россияне просто предпочитают жить с соседями в мире, не важно, добром или худом, главное – в мире, таком, когда резать ближнего просто не возникает надобности.