Читать книгу "Дом, в котором ты живешь - Анастасия Соловьева"

— С чего ты взял, что мне надо на ней жениться?

— Видишь ли, Георгий серьезно болен. Предстоит операция.

— А я при чем?

— Неизвестно, как все пройдет. И вообще. Георгий совладелец фирмы, держатель акций. К кому перейдет его доля, случись что с ним?

— К его семье. К кому же? — спросил Давид, все еще недоумевая.

Семья — это жена и дочь. Жена еще молодая и, честно сказать, ненадежная. Выйдет замуж. Не нравится она мне. А если ты женишься на Еве, можно будет ни о чем не беспокоиться.

И потом, она хорошая девочка. Чистая, росла у нас на глазах. Не то, что твоя та… — Отец замолчал: Ирма была табу в их семье.

— Но я вообще не собираюсь жениться, — пытался возражать Давид.

— А долги? Ты о них забываешь.

— Разве я мало сделал?! Мне казалось, все долги погашены.

— Значит, пришло время делать авансы. Поддерживать клан. Чтобы потом, в трудную минуту, он поддержал тебя.

Ева отреагировала на предложение спокойно и очень современно:

— В принципе, я согласна. Почему нет? В Москву я, конечно, не поеду, мне нужно закончить учебу в Стокгольме. А в остальном — пожалуйста.

Давида эта речь даже развеселила, а его маму огорчила ужасно.

— Не везет тебе с женщинами, — сокрушенно качала она головой. — А может, переберешься в Стокгольм насовсем? Наймешь в Москве управляющего. Будете жить вместе, по-человечески.

Давида, в общем, устраивала позиция Евы: она ничего не требовала и ничего не предлагала взамен. Очень удобно. Он даже проникся к ней своеобразным уважением, что-то вроде «племя младое, незнакомое…», и думал, что в будущем у них может что-нибудь получиться. Мало ли что бывает в жизни.

Вернувшись в Москву, Давид рассчитал домработницу. Та покинула квартиру, прихватив с собой кое-какие ценности. Ладно, это уже не важно… Потом спохватился, что поспешил (все-таки налаженный быт — существенное удобство!). Пришлось искать новую.

— И вот пришла ты. Грустная, желанная, сказочно красивая. Я сразу знал: ты не предашь, не обманешь, не польстишься на деньги. И я очень хотел сделать тебя счастливой. Ничего не вышло. Я виноват. Прости.

…Мне так много хотелось сказать ему. Что он ни в чем не виноват. Что я была счастлива с ним. Так счастлива, как никогда больше в своей дурацкой жизни. И что мне не за что прощать его. И может быть, еще что-то очень-очень важное. Но я молчала.

— Ты простишь меня? — тихо спросил он. Вместо ответа, я обвила руками его шею. И не разжимала их до утра.

…Мы любили друг друга исступленно и нежно. Нежность переполняла воздух, как озон после грозы. Какое счастье, что гроза прошла стороной! «Мы вместе, мы любим друг друга. О, как хорошо!» — думала я в редкие минуты просветления сознания и снова проваливалась в сладкое блаженство.

А утром было так трудно вернуться в реальность! И уж совсем невозможно поверить, что через час Давида не будет со мной. Когда пришла пора прощаться, я окончательно растерялась. Не знала, что сказать, как держаться. Мое состояние передалось Давиду.

— Хочешь, я не поеду? — прошептал он, стоя уже одетый в коридоре.

В ответ я бессильно уткнулась лбом ему в грудь. Мне нужно было ощущать его рядом, все остальное не имело значения.

— Пойдем в спальню, я хочу тебя… — пробормотал он, поспешно расстегивая куртку.

И тут (так некстати!) зазвонил домофон. Георгий Николаевич приехал, чтобы отвезти Давида в аэропорт. Я вздрогнула и вернулась на землю.

— Поезжай, тебя родители ждут…

— Я боюсь. Ты здесь без меня наделаешь глупостей. Пожалуйста, не принимай никаких решений. Я буду звонить… каждый день, как обычно.

— Да… Звони. О, как я буду ждать тебя! Он уехал.

Глава 24

Я в изнеможении повалилась на кровать и сразу уснула. Сколько я так проспала глубоким, без сновидений сном? В сумерках меня разбудил телефонный звонок. Казалось, Давид хотел сказать мне все нежные слова, которых не говорил раньше. В темноте спальни я ощущала его запах, слушала его голос. Счастливое наваждение прошлой ночи продолжалось…

А новой ночью мы снова шли по каким-то путаным улицам незнакомого города, петляли переулками, спускались по лестнице. В общем, мне снился мой старый сон. Но теперь я знала, что надо делать!

Куда ведет эта лестница? К морю? Ну да все равно. Пальцы сжали руку Давида. Никто не разожмет. Никогда. Мой, мой, мой!!!

Утром проснулась безмятежно счастливая, с телефонной трубкой в руке. Всю ночь не отпускала ее. Просто комедия.

На кухне стыли гусиные кости, тарелки с остекленевшим жиром. По всему этому ползали невесть откуда взявшиеся тараканы. Быстро выпив чая, я кинулась убирать посуду, потом мыть плиту, кухонную столешницу — чуть ли не генеральную уборку устроила. А то со всеми этими сложными переживаниями апартаменты Ольги Григорьевны превратятся в ночлежку…

А когда все перемыла, уселась в кресло и стала думать о Давиде.

Вчера он прилетел в Стокгольм. Его встретили. Наверное, торжественно. Он человек значительный в клане. Постепенно родственники разошлись по домам. Остались мама, папа и… Ева. Конечно, куда же она пойдет? Законная жена.

Дальше они еще немного посидели, поговорили. Выпили чая или вина. Родители пошли спать. Давид остался с Евой вдвоем.

Еве девятнадцать. На четыре года больше, чем Денису. Я непроизвольно мотнула головой, словно хотела отогнать непрошеные мысли. Но где там… Он обнимает ее молодое, крепкое тело, она отвечает ему робкими ласками… Почему же робкими? К. девятнадцати годам можно многому научиться… Дальше воображение стало подсовывать мне картинки одну хлеще другой.

Потом они засыпают в счастливом изнеможении. За утренним кофе бросают друг на друга рассеянные взгляды. На радость родителям. Наконец-то у сына наладилась жизнь.

А я? Что остается мне?!

Какое-то невыносимое чувство (ревность? безысходность? тоска?) разрасталось в груди, как шаровая молния. Я схватила со стола коньяк. Хлебнула из бутылки. Внимание переключилось на физическую боль: коньяк обжег горло. Я сделала еще глоток.

Господи! Ну что я за дура?! Верю всему подряд… Или не дура. Просто хочу верить. Верить проще.

Но зачем он мне врал? Убеждал .в чем-то? Наверное, не хотел скандала… Коньяк потихоньку начинал действовать — соображала я уже с трудом. Не хотел скандала? Но я не скандалистка — это он знает точно.

В глубине квартиры заиграла «Мишель». Ну уж нет! Ищите дураков на поле чудес — я в этом не участвую. Я развалилась в кресле, из последних сил сдерживая желание помчаться к телефону.

…В последующие несколько дней я честно пыталась понять, что к чему. Иногда непереносимое чувство с новой силой подступало к горлу. Я хваталась за коньяк. Прикончила одну бутылку, побежала за другой. На полдороге заметила, что пеньюар торчит из-под шубы, как ночная рубашка… Да какая разница!