Читать книгу "След страсти - Анна Дубчак"

Тая, глядя ему вслед, покачала головой. Вернулась за стол, закурила.

— Твой муж приезжает? — раздался Сашин голос.

— Да, милый, — грустно улыбнулась она. — Или завтра, или через три дня. Он звонил мне, оставил сообщение на автоответчике. Я с трудом узнала его голос.

— Мне надо забрать свои вещи?

— Надо. Я тебе все соберу, а компьютер перенесем пока к Рите, я думаю, что она не будет возражать. Но ты не переживай, в наших отношениях ничего не изменится. Вот только я не знаю, где буду жить. Попрошусь к Рите, у нее здесь много места. Может, снимем комнатку, а?

Она пыталась шутить, но у нее ничего не получалось.

— Саша... — Она подошла к нему и обняла сзади. — А ты уверен, что нам стоит и дальше встречаться?

Он боялся этого разговора и знал, что после разговора с его матерью он все равно состоится. И теперь ждал приговора. Он за то недолгое время, что они были вместе, успел так привязаться к ней, так прикипеть, что ни ее возраст, ни появившиеся возле глаз морщинки, которые она тщательно скрывала под слоем пудры, ни ее манера поведения, которая могла бы вывести из себя любого взрослого мужчину, — ничто не могло заставить его расстаться с Таей. Весь день, вставляя окна в чужих домах, он мечтал о своем доме, похожем на тот, где он жил у Таи, и все его мечты были связаны именно с ее присутствием в его жизни. Он не думал о детях в силу своего возраста, но ему нравилось играть роль заботливого и нежного любовника, делающего своей взрослой и умной женщине подарки, дарящего ей цветы.

Тая — первый человек в его жизни, открывший ему театр. В семье Алфимовых любили говорить о театре и кино («Да, театр — это вещь!» Или: «Хорошо этим актерам, у них жизнь интересная, не то что у нас с вами». Или: «Вот! Учись, Саша, поступишь в театральный, будешь где-нибудь в Ленкоме или на Таганке играть, на гастроли в Америку поедешь, нам с матерью про другие страны расскажешь»), да и то когда по телевизору шла какая-нибудь постановка или же показывали интервью с известными актерами. Но этим, как правило, культурная жизнь семьи и ограничивалась. Ни мать Ирина Васильевна, ни отец Саши в театр не ходили: все вечера после ужина проводили перед телевизором, где и засыпали. И тут вдруг на Сашу навалилась такая громада театральных удовольствий, что он даже разозлился на родителей за то, что они ничего не сделали в этом отношении для его развития.

Оказывается, театр — это отражение его, Сашкиной, жизни. Почти во всех пьесах и постановках, где они были с Таей, сюжет был построен на любви. И Саша хорошо понимал страдания героев. Еще он открыл для себя красоту самого театра, которая начиналась уже с мраморных лестниц или уютных холлов, пропахших ароматом кофе и духов, мастикой для паркета и шоколадом, и продолжалась на сцене: таинственные декорации словно из другого, потустороннего мира, кажущиеся необычайно красивыми, уютными, яркие костюмы, звонкие голоса артистов, музыка!

Сначала они были в Большом, где давали «Жизель», и Саша как зачарованный смотрел на порхающих в прозрачных одеждах, словно сотканных из воздуха и музыки, танцовщиц. В антракте Тая рассказывала ему об Адане, о том, что переживает и чувствует несчастная и разочарованная Жизель и как это передано в музыке. Но Сашу поразила сама сцена и кружащиеся словно снежинки белоснежные виллисы с миртовыми веточками в руках. «Я бездельник», — говорил он Тае, покупавшей ему мороженое, имея в виду тружениц-балерин, все свое время проводящих в репетициях и выкладывающихся на сцене предельно. «Брось, не бери в голову. Каждый человек выкладывается на своем месте. Ты вот, к примеру, вставляешь окна, работаешь до седьмого пота, а балерины — на сцене и у станка... Ты лучше спроси меня, что делаю я? Где выкладываюсь?» Саша смущенно посмотрел на нее и покачал головой. «То-то... Любовь — это тоже труд. Ею надо заниматься постоянно, чтобы она не прошла. И я люблю тебя, Сашенька...»

У него от таких слов голова кружилась. Он стоял в фойе в своем скромном сереньком костюме и знал, что многие находящиеся поблизости мужчины с вожделением посматривают на роскошную, яркую брюнетку в вызывающе открытом платье, демонстрирующем ее великолепную фигурку, точеные ножки, а заодно и всю ее дерзость и смелость, вместе взятые, заключавшиеся в том, что она здесь с ним, со своим юным любовником, и что она счастлива тем, что не расстанется с ним и после спектакля, что они вместе вернутся домой, где, едва перешагнув порог квартиры, тотчас предадутся самой настоящей безумной и отчаянной любви...

Еще больший восторг Саша испытал на спектакле в Театре на Малой Бронной по пьесе Саган «Пианино в траве». Как он переживал за Мод, эту очаровательную женщину, так похожую на Таю, которая решила собрать своих старых друзей и любовников, чтобы реанимировать молодость, а вместе с ней — свою пылкую любовь... Ему, Саше, захотелось туда, на сцену, к Мод, обнять ее, утешить, поцеловать перебинтованные запястья, припасть к ее ногам. Ему казалось, что он стал даже лучше понимать женщин и саму жизнь... И он был невероятно счастлив, что с ним рядом сидела его Мод, его прекрасная женщина, с которой он почувствовал себя хотя бы немного мужчиной.

Он понимал, что слишком молод для нее и что он наскучит ей очень скоро, как приторный зефир. Что она, переев его, увлечется другим, более опытным и зрелым мужчиной. Но шло время (Саша считал недели), а отношения у них становились все лучше и лучше. Быть может, свою роль сыграло то, что Тая никогда не забывала напоминать ему о том, что, встречаясь с ней, он, в сущности, остается свободным. Она не исключала возможность его увлечения ровесницей, но Сашу это только злило. Больше того, понимая всю полноту своей свободы, он стал ценить время, проведенное как раз с Таей! Он не хотел никаких ровесниц с их ехидными взглядами, дурацким смехом и нелепой и куцей подростковой одеждой, под которой гремели кости и торчали в разные стороны непонятные груди. Саше нравилась Тая со всеми ее женскими прелестями, начиная с яркой внешности и хорошо сохранившейся фигуры, казавшейся Саше идеальной (полная грудь, крутые бедра, округлый живот, тонкая талия и чудесной формы ножки), и заканчивая изысканным дорогим бельем, сложными застежками, какими-то чулочками-сорочками, тугими платьями, глухими юбками, под которыми все, как ему казалось, принадлежало только ему.

Ему казалось, что с Таей он постиг все женские тайны и что ему, в его семнадцать, дано такое счастье обладания женщиной, какое не могло присниться, скажем, его отцу. Их жизнь с матерью проходила на Сашиных глазах, а потому он уже мог себе представить, как совокупляются его родители под приглушенный звук телевизора: молча, в темноте и посапывая под душным одеялом.

Тая научила Сашу не стесняться своего тела, не торопиться достигать удовлетворения, а наоборот — растягивать удовольствие и сдерживаться, когда это необходимо. Они стали многое позволять друг другу, и это еще больше сблизило их, сделало почти родными. Ему нравилось выполнять ее мелкие поручения: «Саша, ты не мог бы зайти в аптеку и купить мне что-нибудь от горла». Или: «Будешь в городе, купи мне крем для рук, ты знаешь какой, и печенье наше с тобой». От этого «наше с тобой» у него кружилась голова, и он готов был горы своротить, чтобы только слышать этот нежный и журчащий голосок: «...и печенье наше с тобой»... И что же это, как не любовь?