Читать книгу "Скажи "Goodbye" - Мария Амор"

На тротуаре Александра оглянулась. Легко сказано, а где их сделать, эти копии? На противоположной стороне бульвара виднелась контора по продаже квартир. Сашка перебежала через улицу, едва увильнув от такси, толкнула залепленную фотографиями недвижимости дверь, и с очаровательной улыбкой умоляюще попросила девушку секретаршу разрешить ей, разумеется за плату, сделать три срочных снимка. Та небрежно указала на ксерокс. Сашка начала переснимать, естественно, ни хрена не получалось. Девушка лениво встала, подошла, и равнодушно отщелкала ей три снимка. Александра собрала все трясущимися руками, три раза подняла крышку машинки, проверить, не забыла ли внутри оригинала, оглядела все вокруг стола, не завалилась ли куда лишняя копия, и наконец, немного успокоившись, сунула служащей пять шекелей. Секретарша поблагодарила ее кивком головы, возвращаясь к своей телефонной болтовне.

Александра взлетела на четвертый этаж, невзирая на сердце, готовое выпрыгнуть из груди, отперла дверь и осторожно прислушалась. Что она скажет, если Максим вдруг вернулся? Но в квартире было по-прежнему тихо. Захлопнула за собой дверь, прошла обратно к письменному столу, снова выдвинула нижний ящик, и стала дрожащими руками пытаться аккуратно засунуть обратно вытащенные ею бланки. Вдруг она услышала в квартире шаги. Ее облило холодной волной страха, сердце едва не выпрыгнуло из груди, и она замерла, пока не сообразила, что шаги раздаются из квартиры наверху. Потребовалось некоторое время, чтобы вытереть пот и прийти в себя, в конце концов, каким-то чудом ей удалось втиснуть обратно проклятые бумаги. Вставила на место ящик, и попыталась, насколько было возможно, вернуть всему столу первозданный вид. Ни одной лишней минуты ей больше не хотелось оставаться в этой проклятой квартире. Быстро покидала все свое барахло в огромную кожаную сумку, перекинула ее через плечо и вылетела на улицу. Сев, наконец, за руль, Александра все же немного успокоилась. Всю дорогу до Иерусалима она пыталась обдумать создавшуюся ситуацию, даже не включая любимой музыки.

Она что- то знает про Максима. Она знает про него, что он, по-видимому, получал и продолжает получать от кого-то деньги, которые прячет на швейцарском счету. Поскольку он дипломат, работавший за границей и собирающийся служить в израильском посольстве в Москве, то, вполне вероятно, что деньги эти он получает за продажу каких-то секретных сведений. Кому-то. Арабам? Вряд ли. Скорее русским. То есть, проще говоря, он шпион. У нее есть доказательства. Интересно, кому и что он может рассказать? Что стоит этих 450 тысяч франков? Сколько виз выдал Натив российским евреям? Смешно. С кем он может быть связан? Сашка не знала, сколько это точно -450 тысяч, но все же сумма как-то невольно вызывала ее уважение. Молодец, Максимка! На проверку вовсе не такой отчаянный патриот, какого из себя корчит! И не так-то беден, как кажется! А она еще собиралась приглашать его в рестораны! Что делать с этой информацией? Существуют две возможности — донести на него или шантажировать. Донести — это значит потерять и его и всякий шанс с его помощью попасть в Москву и приобрести необходимый социальный статус, который мог бы ей позволить завязать правильные знакомства и сделать следующий рывок в ее карьере. Шантажировать? Вообще-то, шантажировать шпионов может оказаться опасным. Но мысль о том, что напыщенный, самодовольный, интеллигентный, влюбленный Максим может быть ей опасным, Сашке показалась не слишком серьезной. Станет ли он сообщать своим хозяевам о том, что разоблачен? Следует надеяться, что нет, особенно если она убедит его, что это совсем не в его интересах, и что в случае какого-либо несчастного случая все документы прямиком попадут прямо в прессу! Да, да! Она оставит Мурке копии. Или хотя бы скажет ему, что оставила. И надо ему напомнить, что у Мурки есть покровитель — Арнон, израильский герой, связанный в Израиле со всеми. И тут Сашка вдруг вспомнила, что она обещала Вадиму свести его с Арноном, и что именно Максим сообщил ей, что Вадим из Израиля свалил, но с ним остался в связи… В этот момент какая-то сволочь резко свернула прямо перед ее носом, едва в нее не врезавшись, и лихорадочная нить Сашкиных соображений оборвалась. Так недолго погибнуть и без всякой помощи иностранных разведструктур… Александра переключила свое внимание на заполненное машинами шоссе Тель-Авив-Иерусалим, но какая-то недодуманная мысль продолжала биться где-то в глубинах ее сознания. «Я подумаю об этом потом», — решила смелая последовательница Скарлетт О’Хары.

* * *

Был выходной, за долгое время впервые свободный от дежурств, и Сергей с утра поехал в спортклуб. Моросил мелкий дождичек, и бегать на улице не хотелось. Как всегда по воскресеньям, стоянка у спортклуба была забита. Все атлеты поиски полезного для здоровья движения начинают с того, что двигают пару тонн железа, нажимая на педаль газа. Он приткнул свой Z350 в последнем ряду, вошел в клуб, кивком поздоровался с тренером Майком и поднялся в общий зал. Сегодня ему повезло, он не только успел занять последний свободный трейдмил, но еще и умудрился оказаться прямо позади двух стройных девушек в шортах и крохотных маечках, карабкавшихся на бесконечные ступеньки.

В последнее время Сергей начал тренироваться к массовому забегу на двадцать миль вдоль озера, который должен был состояться в Милуоки через две недели. Как правило, во время бега на трейдмиле он слушал в наушниках СиЭнЭн, но сегодня, ввиду Муркиного приезда, ему необходимо было обдумать ситуацию с Дженнифер. С ней неизбежен серьезный разговор. В любом случае пора заканчивать эти отношения. Жалко ее, славная девушка. И хорошенькая — курносая ладненькая спортивная блондинка со сверкающей улыбкой. Их таких здесь специально выпекают для заслуженных работников медфронта. Правильная добрая простая девушка. Из нее получилась бы хорошая жена и мать. Для кого-нибудь другого. С самого начала они были бесконечно чужими. Просто Джен слишком хорошо воспитана и слишком вежлива, чтобы даже самой себе признаться, что ей он чужд хотя бы даже потому что умудрился быть одновременно и эмигрантом, и евреем, и атеистом. Нет, допусти он это, она бы с энтузиазмом принялась за изучение русского языка, и потом всю жизнь сопровождала бы его в русскую компанию, терпеливо высиживая вечера с застывшей улыбкой, ни хрена не понимая и время от времени вставляя что-то невразумительное не в том роде и падеже. И насчет детей она бы пошла на разумный компромисс — например, по субботам вся счастливая семья пойдет в синагогу, а по воскресеньям — в церковь. И заседала бы в различных родительских и поселковых комитетах, и участвовала бы во всякого рода волонтерской деятельности, и возила бы их детей на всевозможные кружки — от плавания и до коньков, даже в русскую школу возила бы их неуклонно, чтобы не теряли связь со своими традициями, а в свое свободное время посещала бы какие-нибудь курсы лепки конфет и шитья мягких игрушек. И участвовала бы в товарищеском конкурсе на самый ухоженный газон в микрорайоне… И продолжала бы посещать спортклуб, и надолго оставалась бы такой же — стройной, здоровой, уравновешенной… А теперь он должен положить конец всем этим ее возможностям… Конечно, он никогда ей ничего не обещал, но мечтать-то девушкам не запретишь, и наблюдая жизнь вокруг, он приблизительно представлял себе, к чему может стремиться хорошая милая девушка-техник-радиолог, закрутившая роман с врачом. По ее представлениям, в один прекрасный день за ужином при свечах в ресторане он должен был извлечь из нагрудного кармана маленькую коробочку, а она должна была ахнуть от долгожданной неожиданности, и открыть эту коробочку, и, оценив его чувство в прямой зависимости от количества каратов, ответить взволнованным: «Йес!». А вместо этого у них уже состоялся один такой тяжелый разговор, когда он вернулся из Минска. Он уже тогда совершенно заболел Муркой, и понял, что невольно использует Джен, и предложил ей расстаться. Она тогда плакала, и ему было мучительно жалко ее. Все-таки очень славная девка! Честная, правильная, вежливая. Со всеми достоинствами американского среднего класса — найдет кошелек, непременно принесет в полицию, презервативами пользуется без малейшего смущения, обожает анализировать вслух их секс, гигиеничная, как пациент перед операцией, и пахнет исключительно мылом и дезодорантом. Одета зимой в джинсы и свет-шёрт, летом — в шорты и ти-шёрт. Спортсменка сама, и отчаянный болельщик, обожает телевидение, журнальчики про кинозвезд, постоянно читает какую-то литературу, долженствующую улучшить ее отношения с Богом и прочими окружающими, родители живут на восточном побережье, в ресторане всегда разбирает тарелку салата на составные части, и съедает только особо питательные ингредиенты, регулярно посещает дантиста, аккуратно чистит ниткой между зубами, щедро жертвует из своей небольшой зарплаты на местных бездомных котов, и немножко еще на нужды страждущих Африки, предварительно как-то выяснив у него, где это и что это за страна такая — Эфиопия? Когда он как-то выразил опасение, что свистнут посылку, которую почтальон оставил перед входом в ее квартиру, она только подивилась неумеренной фантазии его криминального воображения и твердо заявила, что это совершенно невозможно, потому что это «эгенст федерал лоу», то есть, супротив федерального закона. А случись так, что он совершил бы что-нибудь «эгентс федерал лоу», она первая, обливаясь слезами, честно дала бы против него показания (не лгать же на Библии!), зато потом носила бы ему передачи в тюрьму… Дженнифер представляла собой квинтэссенцию достижений правильного, благополучного общества, англо-саксонской протестантской цивилизации. Отрицание ее было отрицанием его новой родины. Но проблема-то была в том, что он был продуктом советской, а потом эмигрантской реальности, и в сравнении с этой девушкой сам себе порой казался каким-то аморальным циником. С его точки зрения, роскошь производства таких людей, как Дженнифер, мог позволить себе только рай для дураков, а он то ли был недостаточно дурак, то ли грехи в этот рай не пускали.